Жизнь и странствия Николая Каразина - художника, писателя, солдата.
Вместо предисловия
Впервые я встретил упоминание о своём герое, когда искал материалы для очерка о первом русском исследователе Туркестанского края, Николае Северцове. Они оба участвовали в военно-географической экспедиции 1874 года по Аму-Дарье. Небольшая заметка в восемнадцатом номере журнала “Нива” за тот год сообщала: “В скором времени назначен, как сообщают в “Русс. Инв.” выезд из С.-Петербурга некоторых членов командируемой в Аму-Дарьинский Край учёной экспедиции, именно Генерального Штаба полковника Столетова, доктора Морева, художника Каразина и других”. Тогда же, впервые увидев рисунки Николая Николаевича, привезённые им из этого похода, стал искать другие его работы, и был поражён одним обстоятельством. Каразин писал в том же жанре, что и Верещагин, освещая с помощью кисти сцены движения Российской империи в Среднюю Азию. Более того оба художника участвовали в Самаркандском походе Кауфмана и оставили об этом эпизоде воспоминания и целую серию живописных полотен. Однако, в отличии от Верещагина получившего мировую известность, Каразин был вычеркнут из списка выдающихся деятелей эпохи и абсолютно забыт в советский период, хотя на мой взгляд, талант его как художника, если не выше, то уж точно не ниже своего знаменитого собрата. Обладая к тому же незаурядным писательским талантом, Николай Каразин явился первым в России военным корреспондентом-иллюстратором, пером и кистью запечатлев художественные образы российской Туркестанской эпопеи.
Позднее Николай Николаевич появился в моём довольно обширном материале посвящённом истории “Большой игры”. В главе, в которой как раз описывался Самаркандский поход русских войск.
Думаю, пришло время подробнее рассказать об этом выдающемся человеке - художнике большого многогранного таланта.
Глава первая
Родился Н. Н. Каразин на территории нынешней независимой Украины, в родовом поместье Кручик Харьковской губернии. Случилось это 27 ноября 1842 года. В этот же день, по причудливой иронии судьбы, в городе Николаеве скончался его знаменитый дед - выдающийся учёный, просветитель и государственный деятель, основатель Харьковского университета и учредитель министерства народного просвещения России, друг А. Н. Радищева и В. А. Жуковского - Василий Назарович Каразин. Александр Герцен, лично его знавший так писал об этом человеке: “Неутомимая деятельность Каразина и глубокое, научное образование его были поразительны: он был астроном и химик, агроном, статистик, не ритор, как Карамзин, не доктринер, как Сперанский, а живой человек, вносивший во всякий вопрос совершенно новый взгляд и совершенно верные требования”.
Летом 1904 года, в честь столетия Харьковского университета перед его зданием был установлен памятник Василию Каразину, который, к счастью, стоит и по сию пору. Любопытна надпись на его боковой стороне. Это выложенная медными буквами цитата самого Каразина, и сегодня звучащая весьма актуально: “Блажен уже стократно, ежели случай поставил меня в возможность сделать малейшее добро любезной моей Украине, которой пользы столь тесно сопряжены с пользами исполинской России”.
Славен был и прадед Николая – Назар Александрович Каразин, бывший одно время фаворитом Екатерины II. Но прославился он конечно не этим званием “вельможи в случае”. В 1767 году, Россия находилась на грани войны с Оттоманской империей – которая, впрочем, вскоре и началась. Назар Каразин, являвшийся опытным военным инженером, знающий греческий, болгарский, сербский и турецкий языки, был отправлен в Турцию с разведывательной целью – получить информацию о вражеских военных укреплениях, в первую очередь крепостей. Отрастив бороду и переодевшись монахом, он отправляется в свою тайную экспедицию, прихватив с собой бочонок воды. Бочонок был с секретом, в нём под фальшивым дном были спрятаны бумаги и чертёжные инструменты.
Проникнув вглубь Турции, разведчик сумел осмотреть и скопировать военные укрепления будущего противника. Однако в Андрианополе при очередной зарисовке какого-то бастиона был схвачен и разоблачён, успев спрятать свой бочонок. Назара Каразина ожидала казнь – смерть на колу, но фортуна была благосклонна к разведчику: он сумел совершить побег. Помогли ему арнауты – православные албанцы, вместе с ним ушедшие в Россию. Участвуя в разразившейся вскоре войне Каразин показал себя храбрым воином (отряд под его командованием с боем взял Бухарест, принадлежащий в то время Турции), за что и был пожалован императрицей чином полковника и поместьями в Харьковской и Московской губерниях.
Фамилия Каразин имеет греческие корни и происходит от древнего рода Караджи. Один из его представителей - Григорий Караджи был софийским архиепископом в Болгарии. В царствование Петра I семейство Караджи переселилось в Россию. Сын Григория Александр предпочёл не духовную, а военную карьеру и при поступлении на службу записал свою фамилию как Каразин, звучащую более привычно для русского уха. Так Караджи стали Каразиными.
Знаменит был и прапрадед Николая по материнской линии – Иван Иванович Голиков, выдающийся историк, автор монументального труда “Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам”.
Совершенно очевидно, что художественный талант и тягу к путешествиям Каразин генетически унаследовал от своих великих предков. Развитию дарования сына всячески способствовала и мать будущего художника и писателя, поощряя рано проявившийся интерес сына к творчеству. Ещё один исторический факт: отчим бабушки Николая по отцовский линии, Егор Иванович Бланкеннаген, в 1794 году совершил путешествие в Хивинское ханство, куда спустя почти 30 лет отправится и Николай Каразин. Очевидно в детстве маленький Коля прочитал записки об этой экспедиции, да и бабушка, возможно, рассказывала о путешествии своего отчима и таинственный Туркестан с малых лет поманил мальчика, став его волшебной мечтой.
Сыновья дворян в то время должны были обязательно получить военное образование, и Николай поступил во 2-й Московский кадетский корпус, из которого в 1862 году был выпущен офицером в Казанский драгунский полк.
Через год после начала службы молодого офицера в Польше, входившей в то время в состав Российской империи, вспыхнуло восстание, на подавление которого были брошены войска. В дополнение к шести пехотным и трем кавалерийским дивизиям Варшавского военного округа в Царство Польское были срочным порядком введены дополнительные силы. В их числе находился и полк, где к тому времени проходил службу Николай Каразин. Здесь юноша получил свой первый боевой опыт и первые награды: “за отличие в делах с польскими мятежниками 21 и 22 октября 1863 г. близ местечка Порецка" он был награждён орденом Святой Анны 4-й степени с надписью: “За храбрость”.
Однако несмотря на успешное начало военная карьера не привлекла Николая – богиня Минерва, покровительница художников, позвала юношу за собой. Он уходит из армии в чине штабс-капитана и в 1865 году подаёт прошение о зачислении его в императорскую Академию художеств в Петербурге. Прошение было удовлетворено и 6 октября 1865 года Николай Каразин становится вольноприходящим учеником академии.
Здесь он жадно набирается опыта художника-баталиста, обучаясь у академика Богдана Павловича Виллевальде. К сожалению, учёба для Николая через год закончилась. Виной этому явился дерзкий нрав юноши. Вот что о случившемся рассказала художница Александра Петровна Шнейдер – многолетний друг Николая Николаевича: “На их курсе была задана тема из Библии: “Посещение Авраама тремя ангелами”. Каразин трактовал ее реально: нарисовал палатку, трех странников, сидящих у стола, Сарру прислуживающую и Авраама, беседующего с ними.
За такую трактовку темы он получил от жюри следующее замечание, написанное на самом рисунке (он уже издали увидел эту надпись, проходя по выставке к своему рисунку): “Отчего Вы лишили ангелов подобающего им украшения — крыльев?”. Каразин немедленно схватил карандаш и написал: “Потому что считал Авраама догадливее академиков и что если бы он увидел ангелов с крыльями, то тотчас же догадался бы, кто они такие”. За что и был немедленно в 24 часа исключен из академии. Маленький набросок этой картины долго у нас сохранялся…”.
Расставшись с Академией художеств, Николай возвращается в армию. К богине Минерве присоединился бог войны Марс и две дороги – дорога солдата и дорога художника слились в одну, на всю жизнь определив судьбу Николая Каразина. В чине поручика пятого Туркестанского линейного батальона юноша отправляется в Туркестан, где только что было создана новая территориальная единица Российской империи – Туркестанское генерал-губернаторство. “Этот совершенно неизвестный тогда мир и его изучение было постоянной моей мечтой, и вот эта мечта осуществилась”, - писал Каразин в своих воспоминаниях.
Новый край необходимо было благоустроить и на окраину империи хлынули “тысячи чиновников с их семьями, с чадами и домочадцами на новые места - нового служебного назначения”.
Н. Н. Каразин. Караван плотничьей артели в степи, направляющейся в Ташкент
Кроме солдат, чиновников, другого служивого люда, из глубин России к новым землям потянулись и рабочие артели с семьями и своим немудрённым хозяйством. И всё это становится темой для Каразина. В популярном журнале “Нива” появляются первые туркестанские рисунки пока ещё неизвестного широкой публике художника вызвавшие большой интерес. Одна из таких работ называется “Караван плотничьей артели в степи, направляющейся в Ташкент”. В ней художник изобразил переселенцев, медленно движущихся по песчаной дороге на верблюдах, впряжённых в повозки по “Скорбному пути”. Именно так назвал дорогу от Оренбурга до Ташкента Каразин в своём очерке. Что ждёт их на новом месте? Беды и лишения или земля обетованная? Они не ведают.
Кроме солдат, чиновников, другого служивого люда, из глубин России к новым землям потянулись и рабочие артели с семьями и своим немудрённым хозяйством. И всё это становится темой для Каразина. В популярном журнале “Нива” появляются первые туркестанские рисунки пока ещё неизвестного широкой публике художника вызвавшие большой интерес. Одна из таких работ называется “Караван плотничьей артели в степи, направляющейся в Ташкент”. В ней художник изобразил переселенцев, медленно движущихся по песчаной дороге на верблюдах, впряжённых в повозки по “Скорбному пути”. Именно так назвал дорогу от Оренбурга до Ташкента Каразин в своём очерке. Что ждёт их на новом месте? Беды и лишения или земля обетованная? Они не ведают.
Не знал приближаясь к Ташкенту, что его ждёт и Николай Каразин.
Глава вторая
Н. Н. Каразин. Битва при Зерабулаке 2 июня 1868 г. Художественный музей Эстонии, Таллин
Артистическая натура Николая не могла не проявиться и в Ташкенте. Он сразу включается в культурную жизнь столицы Туркестанского края. Интересный факт я нашёл в книге Добромыслова “Ташкент в прошлом и настоящем”. Вот, что он пишет: "В 1868 г. в Ташкенте возникло общество любителей драматического искусства, которое с декабря того же года и начало ставить спектакли. Для первого спектакля была поставлена пьеса Островского “Не в свои сани не садись”. В этом спектакле был известный Николай Николаевич Каразин (играл роль Мити)”.
Совершенно очевидно, что Каразин играл эту роль уже вернувшись из Самаркандского похода, предпринятого под командованием первого генерал-губернатора Туркестана К. П. фон Кауфмана. Воистину, как сказал поэт: “наша судьба то гульба, то пальба”.
К моменту приезда Николая в Туркестан, там сложилась довольно сложная военно-политическая обстановка.
Одной из первоочередных задач, которую должен был решить начальник Туркестанского края – обеспечение безопасности границ только что созданного генерал-губернаторства, которое окружали враждебные феодальные государства. Их было три: Кокандское и Хивинское ханства и Бухарский эмират.
Некогда богатое и сильное Кокандское ханство после ряда поражений и потери Ташкента находилось в упадке, сохраняя лишь тень прежнего величия. Кауфман, с купцом Хлудовым отправляет письмо к кокандскому хану, в котором пишет, что не намерен завоёвывать ханские владения, а напротив, предлагает дружбу. Если кокандский правитель будет этой дружбой дорожить, может пребывать в полном спокойствии. И уже через год Кауфман заключит с Худояр-ханом взаимовыгодный торговый договор, согласно которому русские в Кокандском ханстве и кокандцы в русских владениях приобретали право свободного пребывания и проезда, устройства караван-сараев и торговых агентств (караван-баши). Пошлины при этом не превышали двух с половиной процентов от стоимости товара.
Хива, расположенная в труднодоступных пустынных районах, продолжала заниматься систематическим грабежом торговых караванов и работорговлей, донимая соседей – Россию и Персию. Дипломатическим путём решить эту проблему не удавалось, а для военного решения необходима была многолетняя подготовка и эта задача была отложена. Но главной проблемой, требующей срочного урегулирования, была Бухара. Эмир Музаффар-хан, предъявив права на Ташкент, собирался объявить газават (священную войну). Вот как образно описал эту ситуацию Каразин в романе “На далёких окраинах”:
“Смутное время стояло над бухарским ханством. Музаффар не хотел этой войны: он знал заранее гибельные для него последствия ее, но его втянули в нее фанатики-муллы, которые пылкими речами разожгли легко увлекавшийся народ, и народ потребовал битвы”.
Кауфман тоже не хотел войны - “Худой мир лучше доброй ссоры” – именно этот принцип был положен Константином Петровичем в свою внешнюю политику, и ещё по пути в Ташкент, к своему новому назначению, Кауфман написал письмо эмиру, в котором уведомлял его о своём назначении и желании поддерживать мирные отношения с соседями. Генерал-губернатор рассчитывал по прибытии в Ташкент получить ответ на это письмо. Однако прошел месяц, а ответного послания всё не было. Позже выяснилось, что Музаффар-хан вел в это время переговоры с турецким султаном, рассчитывая на его помощь в борьбе с Россией. Переговоры ни к чему не привели, и в декабре 1867 года к Кауфману, наконец, прибыл бухарский посланник мирахур (должностное лицо в эмирате) Муса-бек. В письме, которое он привёз говорилось, что эмир получил письмо генерал-губернатора и посылает своего человека для передачи условий мирного соглашения. Однако, к удивлению Кауфмана никаких условий - ни письменных, ни устных - у Муса-бека не оказалось. Приняв это за недоразумение, Константин Петрович пишет новое письмо в Бухару, в котором вновь просит рассмотреть и ратифицировать условия мирного договора.
Прошёл декабрь, январь, февраль, а ответа из Бухары всё не было. Наконец в начале марта на имя генерал-губернатора пришло письмо от бухарского куш-беги (первого министра), в котором в туманной форме и с восточной витиеватостью не давалось никакого определённого ответа.
Кауфман не обиделся - он был достаточно тактичен и миролюбив. Желая во чтобы то ни стало сохранить мир в регионе, он пишет эмиру новое подробное письмо, в котором вновь подчёркивает значение мирного соглашения между двумя государствами. А спустя некоторое время в Ташкент приходит известие, что эмир Музаффар в Кермине провозгласил” джихад” - священную войну против неверных.
Эта новость застала генерал-губернатора в день его отъезда в Петербург, - что ещё раз свидетельствует о его нежелании воевать с соседом - откуда он должен был привезти семью: “Генерал Кауфман, садясь в тарантас, чтоб ехать в Петербург, - пишет консул в Кашгаре Н.Ф. Петровский, - узнал о намерении эмира начать враждебные действия; вместо путешествия в Петербург пришлось отправиться к Самарканду”.
Нападение –лучшая защита, так решил туркестанский генерал-губернатор, и как пишет в книге “Завоевание Туркмении” участник Самаркандского похода А. Н. Куропаткин: “Предстояло решить, будет ли эта борьба с нашей стороны оборонительная или наступательная. Генерал Кауфман решил, что для оборонительной войны у нас недостаточно войск для прикрытия обширных границ от вторжения противника и для борьбы внутри наших пределов с бухарцами и восставшим населением… Напротив, быстрый и решительный удар, нанесенный бухарцам в центре их сосредоточения, обещал скоро затушить начинавшийся в мусульманском мире пожар”. И как не хотелось Кауфману начинать своё правление с военных действий, но обстоятельства требовали решительности, и в конце апреля 1868 года Туркестанские войска выступают в поход. С винтовкой в одной руке и карандашом в другой отправляется с отрядом и Николай Каразин.
Интересно, что в этом походе принял участие и другой знаменитый художник - Василий Верещагин. В отличии от Каразина, он был намеренно приглашён Кауфманом в Ташкент. Летом 1867 года, будучи в Петербурге, выпускник Петербургской академии узнал, что в Туркестан приглашается художник. Как правило, генерал Кауфман, для изучения вверенного ему края, всегда включал в военные экспедиции и гражданских специалистов: художников, учёных, исследователей. При встрече Верещагин показал генерал-губернатору свои работы кавказского цикла. Кауфману, когда-то служившему в тех краях, рисунки понравились, и он распорядился принять художника в ряды экспедиционного корпуса в чине прапорщика, причем художник выговорил себе право не носить военный мундир и быть свободным от воинской дисциплины. Фактически он присоединялся к армии Кауфмана на правах вольного художника, призванного создать пейзажные и этнографические картины, должные проиллюстрировать присоединение к России новых территорий. Впрочем, и Каразин ставил себе такую задачу, правда неофициально. В дальнейшем Верещагин и Кауфман близко сошлись, о чём Верещагин поведал в своих записках.
Н. Н. Каразин. 1867-1870 гг. и В. В. Верещагин, 1863 г
Когда начался поход Верещагин находился в кишлаке Бука в 50 километрах от Ташкента, делая зарисовки. Узнав о начале похода художник поспешил вдогонку. Недалеко от Самарканда Верещагин присоединился к арьергарду русского отряда, в котором был знакомый ему ташкентский купец Хлудов со своим караваном. Приближаясь к городу, они узнали, что битва за Самарканд была недолгой и уже закончилась. Войска эмира были разбиты, и армия Кауфмана беспрепятственно вошла в город торжественно встреченная местным духовенством и знатью.
Когда начался поход Верещагин находился в кишлаке Бука в 50 километрах от Ташкента, делая зарисовки. Узнав о начале похода художник поспешил вдогонку. Недалеко от Самарканда Верещагин присоединился к арьергарду русского отряда, в котором был знакомый ему ташкентский купец Хлудов со своим караваном. Приближаясь к городу, они узнали, что битва за Самарканд была недолгой и уже закончилась. Войска эмира были разбиты, и армия Кауфмана беспрепятственно вошла в город торжественно встреченная местным духовенством и знатью.
В Самарканде Кауфман разделил свои силы: небольшую часть (около 600 человек) оставил в городе, а с стальным отрядом бросился догонять армию эмира. Разделились и художники. Верещагин остался в Самарканде, а Каразин отправился с главнокомандующим. И тому и другому пришлось вскоре принять участие в боевых действиях.
Едва улеглась пыль от копыт и сапог русской армии, отправившейся к Бухаре, как к Самарканду подступило 30-тысячное войско шахризябских беков, а в самом городе вспыхнуло восстание, возглавляемое духовенством. Восемь дней и ночей небольшой русский гарнизон под командованием майора Штемпеля героически защищался, укрывшись в цитадели. Отважно сражался и художник Верещагин.
Отряд Кауфмана 2 июня вышел к Зерабулакским высотам под Каттакурганом, где его уже поджидала многотысячная армия бухарцев. Предстоял последний решительный бой, ставки в котором были необычайно высоки. Эмир Музаффар прекрасно понимал, что последствия поражения будут для него роковыми. Первого июня он обращается к своей армии с воззванием:
“Благодарю вас, верноподданные мусульмане, за труды, уверяю вас, что победа еще за нами!
Потеря Самарканда и Ката-Кургана для нас еще небольшая потеря. Мы потомки Тамерлана: мы покажем, как забирать наши земли! Мусульмане, я надеюсь, что вы постараетесь показать кафирам, как мусульмане бьются за веру и отечество. Народ ожидает победы, чтобы, по окончании битвы, встречая вас, он мог говорить, что вы сражались за веру и уничтожили на своей земле кафиров. На поле битвы будет воздвигнут памятник в честь убитых героев, павших на зера-булакской земле, мусульмане! 125,000 тилей, которых требует в контрибуцию туркестанский генерал-губернатор, будут выданы от меня в награду вам. Я надеюсь, что вы, мои войска, оправдаете мое ожидание, и сотрете грязное пятно, которое носят на своих халатах самаркандцы. Прощайте, мусульмане, желаю вам успеха”.
Не менее значима была победа в этом сражении и для туркестанского генерал-губернатора.
В рассказе “Случайность”, Каразин пишет: “Надо вам заметить, что мы были приучены к победам легким... Появились, постреляли, пошли в атаку, неприятель бежит... Потери наши вздорные!.. До штыков почти никогда не доходило – ну, а на этот раз можно было ждать чего-нибудь посерьезнее... Видите ли, господа, нас было немного, а перед нами стояла вся бухарская армия, с самим эмиром во главе – и стояла близко... Да что близко!.. Накануне, весь день, их конница наседала на наши аванпосты, со всех сторон охватили, а лазутчики-персы доносили, что и вся гвардия эмира – наемные афганские бригады, тысяч семь, тут же перед нами и стоят на горах, на крепких позициях... Бой, надо вам сказать, предстоял решительный”.
Едва рассвело сражение началось. Полковник Александр Пистолькорс, командовавший авангардом, под крики “ура” повел своих солдат в атаку на левый фланг неприятеля. Атаку поддержала артиллерия: “Бичуя воздух, звеня и дребезжа, пронеслась картечь высоко над белыми кепи пехотинцев” – напишет позже Каразин в своём очерке “Зарабулакские высоты”. Казаки ударили по центру. Не ожидавшие такого напора бухарцы дрогнули и стали в беспорядке отступать. Однако, вскоре оправились, построились и стали отходить организовано, тем не менее неся большие потери. Постепенно отступать стала вся армия Музаффар-хана, бросая оружие и боеприпасы.
Каразин вспоминает: “Вот в эту-то минуту наши крикнули “ура” и бегом бросились за отступающими. Скоро все скрылось и перемешалось в массах зелени. Отдельные выстрелы, недружные, урывчатые крики: ура! вопли: ур! ур! и мусульманская ругань, – все слилось в какой-то дикий хаос звуков, и только отчетливый огонь наших винтовок да резкие, дребезжащие звуки сигнальных рожков, подвигаясь все далее вперед и вперед, указывали приблизительно направления, по которым шли штурмующие роты. Здесь уже нельзя было видеть ничего общего, все распалось на отдельные эпизоды…”
К 10 часам утра все было кончено, высоты были полностью заняты армией Кауфмана. В числе трофеев оказалось артиллерийское орудие и 40 вьючных ящиков со снарядами.
Николай Каразин в этом бою проявил редкое мужество. Во главе своего полубатальона, по приказу генерала Абрамова, он повёл наступление и стремительными атаками задержал главные силы бухарцев. В рукопашной схватке он сломал свою саблю. После боя, генерал Кауфман увидев у Каразина в руке только один эфес от сабли, сказал: “Вы испортили своё оружие поручик, я распоряжусь, чтобы вам прислали другое”. На следующий день Николай получил золотое оружие с надписью «за храбрость».
Правда не все отнеслись к этому эпизоду одобрительно. Участник сражения, впоследствии военный министр, генерал А.Н. Куропаткин в неопубликованных мемуарах писал: "В нашем отряде очутились два известных художника: Василий Васильевич Верещагин и Каразин. Верещагин… решил остаться в Самарканде, прельщенный красотами его расположения и памятниками тамерлановской эпохи – мечетями. Каразин командовал в 5-м линейном батальоне. Его осуждали, что при объезде Кауфманом войск после боя Каразин стоял на правом фланге своей роты с шашкою в крови. Такую выставку своего участия в рукопашной схватке мы находили неприличной для уважающего себя и свое оружие офицера". То есть Куропаткин обвинил художника, выражаясь сегодняшним языком, в самопиаре.
Доблестно проявил себя при защите цитадели и Верещагин. По возвращении в Самарканд Каразин услышал рассказ о своём сверстнике и собрате по кисти: “Верещагин, - пишет Каразин, - сражался с такой храбростью, с таким презрением к смерти, что возбуждал удивление и восхищение даже в старых вояках. В каком-то фантастическом костюме из когда-то белого холста, в широкополой поярковой шляпе, на манер гарибальдийца, обросший черной, как смоль, бородой, с горящими глазами, Верещагин представлял собой фигуру, которую скоро научились бояться при одном ее появлении, но в то же время и нападали на нее с особенной яростью”.
Бой на Зерабулакских высотах завершил так называемый Заравшанский поход. Русский отряд не стал преследовать остатки разбитой армии эмира и брать Бухару, да этого и не потребовалось, Музаффар запросил мира. Кауфман, получив сведения о восстании в Самарканде поспешил обратно и подавил мятеж.
Н. Н. Каразин. Вступление русских войск в Самарканд 8 июня 1868 г
Два года прослужил в Туркестане Каразин. После нескольких ранений, одно из которых задело лёгкое, здоровье его ухудшилось и в 1870 году Николай Николаевич выходит в отставку в чине капитана и поселяется в Петербурге. Военная служба не прошла для солдата-художника даром и вместе с боевыми наградами он увёз из Ташкента массу рисунков, набросков, впечатлений, идей, послуживших ему богатым материалом для дальнейшей живописной и литературной деятельности.
Но в Туркестан Каразин ещё вернётся.
Глава третья
Вернувшись в Петербург Каразин полностью посвятил себя профессии литератора и художника, не делая предпочтения ни тому ни другому виду творчества: “Я в совершенно одинаковой степени люблю как то, так и другое - писал он позднее, - ни малейшей разницы, ни малейшего предпочтения”. В конце 1871 года в журналах “Всемирная иллюстрация” и “Нива»” появились его первые рисунки, а в сентябре следующего года состоялся дебют Каразина как писателя - в “литературно-политическом” журнале “Дело” были опубликованы первые двенадцать глав романа “На далеких окраинах”.
Приключенческий роман из жизни Туркестана, написанный в духе Фенимора Купера, весьма популярного в России американского писателя, вызвал живейший интерес российской публики. В самых известных журналах России регулярно стали появляться рисунки Каразина, неизменно пользующиеся большим интересом у читающей публики. И это не удивительно, ведь излюбленными темами художника были этнографические и военные сюжеты из жизни неизведанного края. Поэтичные, вызывающие воображение картины открывали зрителям новый, казалось сказочный мир.
Почти одновременно выступив как художник и писатель, Николай Николаевич всю жизнь удачно сочетал эти два своих дарования. Сотрудничая в лучших иллюстрированных журналах того времени, он сумел быстро снискать себе славу одного из лучших рисовальщиков. “В России едва ли найдется иллюстрированный журнал, который не пользовался бы когда-либо художественными услугами Николая Николаевича Каразина, – отмечали газеты, – Для него нет такой темы, которой не мог бы трактовать в рисунке”.
Регулярно выходят и литературные произведения Каразина из жизни Туркестана, написанные всё в том же приключенческом жанре: “Погоня за наживой”, “Двуногий волк”, “В камышах”, “Голос крови” и др. Написанные ярко со многими жизненными деталями, рассказывающие о далёком, экзотическом крае, они резко выделялись из серой массы большого числа беллетристики, печатающейся в то время. “Он может теперь хоть не подписывать своих произведений, и мы все-таки их узнаем” - писала современная Каразину литературная критика. В основу произведений легли личные наблюдения Каразина во время его службы в Туркестане. Нравы и быт жителей Средней Азии, обиход русского солдата-туркестанца, прозванного в Туркестане “белой рубахой” - этой “безответной, все выносящей серой шинели”.
Личный военный опыт позволил писателю детально отобразить специфику воинской службы на далёкой окраине империи. Стойкий, выносливый, сильный духом и в то же время глубоко человечный – таким сходит со страниц каразинских книг русский солдат. Как бы в противопоставлении ему показана целая галерея “героев”, отправившихся в Туркестан за лёгкой наживой – авантюристы и торговцы, аферисты и продажные чиновники, представители администрации и служивый люд. Эти людские типы также были отлично известны Николаю Николаевичу, поэтому списаны они словно с натуры. И сегодня, благодаря произведениям Каразина, мы можем иметь полное представление о некоторых чертах жизни в Туркестанском крае того времени.
Первый роман Н. Н. Каразина и авторские иллюстрации к нему
Однако несмотря на востребованность произведений Каразина как литературных, так и живописных, кабинетная работа, спокойная, размеренная жизнь не сильно прельщала Николая Николаевича. Его вновь неудержимо манит Туркестан и когда в начале 1874 года представилась возможность участвовать в экспедиции по низовьям Аму-Дарьи он без раздумий соглашается. “Аму-Дарья - река легенд и преданий, река, имеющая первостепенное значение для жизни целого обширного края, река, тем не менее, едва намеченная в изысканиях ученых путешественников”, - писал Каразин.
Экспедиция была организована Русским географическим обществом при активном участии Генерального штаба. Именно поэтому её возглавил полковник Н. Г. Столетов. Старший брат выдающегося физика А. Г. Столетова, Николай Григорьевич был ярким персонажем “Большой игры” – противостояния Великобритании и России за влияние на Азиатском континенте. Именно ему, участнику Крымской войны и Туркестанских походов, солдату, разведчику, дипломату, основателю города Красноводск (ныне Туркменбаши) было поручено руководство экспедицией. Какое огромное значение придавалось этому научному походу, говорит и то, что на расходы было выделено 20 000 рублей - огромные деньги для того времени.
Не менее замечателен был и состав экспедиции. Начальником этнографо–статистического отдела был учёный и солдат, полковник Леонид Николаевич Соболев, будущий премьер-министр Болгарии, герой русско-турецкой войны. Ко времени описываемых событий, он уже был известен своими статистическими исследованиями Туркестана и большой работой по географии и статистике Зеравшанского округа. В списках экспедиции значился и первый русский исследователь Центральной Азии, выдающийся учёный Н. А. Северцов.
Среди остальных участников похода следует назвать преподавателя оренбургской военной гимназии Александрова и штабс-ротмистра Риза Кули Мирза Каджара, свободно владевшего практически всеми языками Туркестана. Сопровождал экспедицию особый вооружённый конвой из одной казачьей сотни и двадцати пяти стрелков, которые “|могли бы распределяться по каюкам или шлюпкам, при посылке таковых для измерений по рукавам дельты Амударьи”.
“Главнейшая задача ученой экспедиции, - отмечалось в журнале “Нива”, - заключается: в определении количества вод и степени судоходства Аму-дарьи в её дельте и вверх по течению, до крайнего нашего пограничного пункта с Бухарою; в исследовании сухих русел, прилегающих к низовьям реки Аму и направляющихся в сторону Сыр-дарьи; в изысканиях условий высыхания степных водоемов и распространения песков в пределах наших владений; в производстве метеорологических, а в случае возможности и астрономических наблюдений, и в разных топографических, статистических и естественно-исторических исследованиях в нашем Аму-дарьинском Крае.
Экспедиция отправляется из С.-Петербурга прямо в Казалинск, откуда и направится в Аму-дарьинский Край. В распоряжение ее будет назначен один из пароходов Аральской флотилии с баржею. Время, потребное для исполнения возложенных на Аму-дарьинскую ученую экспедицию задач, рассчитано примерно на шесть месяцев”.
В то время сама Аму-Дарья не доходила до Аральского моря примерно 400 километров, разделяясь на несколько больших рукавов, почти самостоятельных рек, образующих огромную Аму-Дарьинскую дельту. Этот участок и был главным объектом исследований. Каразин пишет по этому поводу: “Почти от своих верховьев, до самого места разветвления, Аму-Дарья – хорошо судоходна; но от места разветвления – к морю до сих пор не было еще найдено прохода, и судоходство Аму, вследствие запертых устьев, приносило не очень-то много выгод для нас, занявших, в силу последних военных событий, эту территорию. Надо было найти выход в море для наших пароходов: это тоже составляло одну из главнейших задач нашей программы”.
Во время экспедиции Каразин с огромным интересом знакомится с жизнью и бытом туркмен и каракалпаков, живущих по берегам главной реки Туркестана, зарисовывая в альбом всё самое интересное. Поразило художника, в частности, бурлачество – явление, исчезнувшее на Волге, с развитием пароходного транспорта – здесь же живущее полной жизнью.
Рисунок Н.Н. Каразина Каракалпакские бурлаки-каикчи на Амударье“
Оборванные, босоногие, - описывает Каразин амударьинских бурлаков, - в громадных отрепанных бараньих шапках, они мерно, нога в ногу, тянутся по поросшему камышом берегу... Дорога их тяжелая и не безопасная. То им приходится пробираться сквозь чащу колючего кустарника, то лепиться по самому краю обрыва, рискуя ежеминутно быть сдернутым бечевой в воду, то надо вязнуть по грудь в топком береговом болоте... Принимая во внимание еще мириады комаров, ядовитых змей, гнездящихся в чаще и под кочками болот, страшные низовые лихорадки – мало найдется людей, которые могли бы позавидовать жизни этих бедняков”.
Оборванные, босоногие, - описывает Каразин амударьинских бурлаков, - в громадных отрепанных бараньих шапках, они мерно, нога в ногу, тянутся по поросшему камышом берегу... Дорога их тяжелая и не безопасная. То им приходится пробираться сквозь чащу колючего кустарника, то лепиться по самому краю обрыва, рискуя ежеминутно быть сдернутым бечевой в воду, то надо вязнуть по грудь в топком береговом болоте... Принимая во внимание еще мириады комаров, ядовитых змей, гнездящихся в чаще и под кочками болот, страшные низовые лихорадки – мало найдется людей, которые могли бы позавидовать жизни этих бедняков”.
Все задачи, поставленные перед экспедицией, были успешно выполнены. Составлены топографические, географические и геологические карты территории в три тысячи квадратных километров. Северцовым был положительно решён вопрос о возможности водного соединения Аму и Сыр-Дарьи, через Джаны-Дарью. Были основаны две метеорологические станции: в Нукусе и в Петроалександровске (ныне город Турткуль). Благодаря работе этих станций Русское географическое общество получило ценнейшие сведения о климате далёкого края. Было собрано и задокументировано огромное количество информации об экономике, населении, исторических памятниках, населенных пунктах. Каразиным был составлен большой альбом рисунков, изображающих природу и население тех мест.
По возвращении в Петербург Николай Николаевич, при участии Русского географического общества организовывает выставку своих рисунков, сделанных во время экспедиции. Экспозиция состояла из трех разделов: Аральское море и его побережье, дельта Амударьи и сцены из Хивинского похода. Выставка вызвала большой интерес. Пресса отмечала новизну тематики и большой талант художника, выразившийся в “в чувстве живописности при составлении целого картинного эффекта, в умении распоряжаться красками так, чтобы соблюсти гармонию в тонах и пятнах”. Обращалось внимание и на “поэтическое чувство” в представленных на выставке акварелях.
А через два года заполыхали Балканы. Там вспыхнуло восстание сербов и болгар против турецкого ига, которое Стамбул пытался залить кровью. И в этом противостоянии Россия выступила как защитница единоверцев, бросив меч на славянскую чашу весов. Каразин спешит на поле брани. Ему необходимо там быть.
Глава четвёртая
Н. Н. Каразин. Авангард 4-й стрелковой роты спешит на Шипку
Сначала полыхнуло в Северной Герцеговине. Изнемогавшие под тяжёлым гнётом турецких налогов, её жители, летом 1875 года подняли восстание. Искрой послужило столкновения крестьян с турецкими сборщиками податей, вызвавшие кровавые схватки между христианами и мусульманами. Порта попыталось подавить возмущение с помощью армии, но встретила ожесточённое сопротивление. Мужчины вооружились, бросили свои дома и ушли в горы, а старики, женщины и дети, чтобы избежать поголовной резни, бежали в соседние Черногорию и Далмацию. Вскоре восстание охватило всю Герцеговину, а затем словно лесной пожар перебросилось в Боснию и Болгарию.
Восставших поддержала Сербия, которая с 1817 года имела статус автономии в Османской империи. Западные европейские державы в этом конфликте заняли сторону Турцию. Сербии был предъявлен своего рода ультиматум: “Коллективное заявление дипломатических представителей европейских держав в Белграде сербскому правительству”. В нём представители Австро-Венгрии, Англии, Франции, Италии и Германии, предупреждали, что, если сербское правительство допустит агрессивные действия против Порты, они не будут его защищать - хотя по договору 1856 года обязаны были это сделать. Фарисейская европейская политика, которая не изменилась и поныне. Однако, несмотря на давление коллективного Запада, Сербия и присоединившаяся к ней Черногория 20 июня 1876 года объявили Турции войну. По Балканам потекли кровавые реки.
Вскоре под давлением общественного мнения Франция, Англия и друге европейские страны были вынуждены кардинально изменить свою политику, и от поддержки Турции перешли к её осуждению. А случилось это в большой степени благодаря военному журналисту Януарию Мак-Гахану, корреспонденту английской газеты “Дейли ньюс”. Участник Хивинского похода, друг Кауфмана и Скобелева, он летом 1876 года вместе со своим давним знакомым американским консулом в Стамбуле Юджином Скайлером отправляется в Болгарию. К ним присоединились корреспондент одной из немецких газет и второй секретарь посольства России в Константинополе князь Алексей Церетели.
В своих репортажах из Болгарии Мак-Гахан описывал ужас, охвативший его при виде картины расправы над женщинами, стариками и детьми: “Мы натянули поводья, закричав от ужаса. Прямо перед нами возвышалась груда черепов, которые лежали вперемешку с другими частями человеческих тел… На всех телах были только женские рубахи. Они все были женщинами или девушками. Я насчитал свыше 100 голов, без учета тех, которые лежали внутри груды. Все они были отсечены от тел, все тела были без голов. Каждую из этих женщин обезглавили. Процедура была следующей: турки хватали женщин, раздевали их до рубах, отбирали все ценности и украшения, после чего многие из них насиловали женщину, а последний в очереди ее обезглавливал”.
Свидетельства Мак-Гахана, перепечатанные в американских и европейских средствах информации вызвали настоящий шок. Европа не могла поверить, что такие зверства творятся совсем рядом, под боком. Оппозиция в английском парламенте требовала объяснений от правительства, а Мак-Гахан продолжал посылать в лондонскую газету бьющие по нервам репортажи. За несколько дней он побывал в Пловдиве, Пештере, Пазарджике и селе Батак. Увидев своими глазами результаты тех зверств, которые совершили турецкие войска, американский корреспондент был потрясен: “Я приехал сюда уравновешенным и бесстрастным. – писал он - Боюсь от моей беспристрастности не осталось и следа, как, впрочем, и хладнокровия”.
Н. Н. Каразин. Зверства башибузуков. Рисунок из журнала “Нива”, №35, 1877 г.
Большинство выдающихся мировых политических и общественных деятелей заявили, что эта ситуация нестерпима. В Британии проводились массовые митинги. В поддержку болгар высказались такие авторитеты как Чарльз Дарвин, Оскар Уайльд, Виктор Гюго и Джузеппе Гарибальди.
Поддержка Османской империи в Европе таяла на глазах. Даже британская королева Виктория вынуждена была признать, что поражена репортажами корреспондента “Дейли ньюс”.
Но более всего неистовствали русские газеты, призывая к немедленному отмщению за мученически погибших братьев по крови и вере. Позабыв о своих политических взглядах и позициях подавляющее большинство населения России выступило за оказание помощи “братушкам”. На Балканы потянулись русские добровольцы, вливаясь в сербскую армию, во главе которой стал генерал Михаил Черняев.
Перейдя 2 июля 1876 года османскую границу сербские войска стали продвигаться вглубь, однако практически сразу были остановлены турецкой армией. Генерал Черняев не снискал славы в этой войне. Во-первых, под его началом были не те славные туркестанские полки, с которыми он брал Чимкент и Ташкент, а плохо обученные сербские солдаты, разбавленные неопытными русскими волонтёрами. Во-вторых, на этот раз ему противостояла мощная, профессиональная армия, отличающаяся дисциплиной, упорством, быстротой и решимостью. В этих боях на балканской земле ярко вспыхнуло имя турецкого генерала Османа-паши, янычары которого не боялись знаменитых штыковых атак русских солдат.
К концу октября 1876 года после ряда поражений сербская армия была рассеяна и перестала существовать. Путь на Белград был открыт и максимум через неделю передовые части армии Осман-паши должны были вступить в столицу Сербии. В Константинополе по этому случаю готовились к торжественному параду. Поспешили. Русский посол в Турции граф Игнатьев отправляет ноту правительству Османской империи, в которой в ультимативной форме говорится, что “если в течение двух суток не будет заключено безусловное, распространяющееся на всех воюющих перемирие сроком от шести недель до двух месяцев и если начальникам турецких войск не будет отдано решительных приказаний немедленно прекратить все военные операции, то дипломатические отношения между Россией и Портой будут прерваны”. В российском посольстве стали демонстративно укладывать чемоданы. Туркам пришлось останавливать свой победоносный марш, но Александра II было уже не остановить. 12 апреля 1877 года Россия объявляет войну Турции, и уже через месяц русские войска вступили на территорию Румынии.
Эти драматические события не могли оставить равнодушным Николая Каразина – патриота, душой и сердцем преданного России. В 1876 году он отправляется к генералу Черняеву, чтобы стать свидетелем борьбы славянских народов за своё освобождение. Его захватывающие корреспонденции и рисунки, сделанные пером, карандашом и акварелью ярко иллюстрировали походную и боевую жизнь Сербской армии. Они печатались в лучших европейских изданиях и принесли Каразину мировую известность.
Весной 1877 года он снова на Балканах, в качестве военного корреспондента газеты “Новое время” и журнала “Всемирная иллюстрация”. Надо сказать, это был первый опыт русской военной журналистики. В действующую армию отправились сразу тридцать пять представителей российских газет и журналов, среди которых выделялись талантливые писатели Вас. Ив. Немирович Данченко, Вс. Крестовский и Н. Н. Каразин. Иностранных корреспондентов было ненамного больше – сорок один.
Выдающиеся военные корреспонденты, принимавшие участие в русско-турецкой войне 1877-1878 гг Н. Н. Каразин, Вас. Ив. Немирович-Данченко, Вс. Крестовский и Януарий Мак-Гахан
На полях балканских сражений, Каразин встречает своих старых знакомых по туркестанской службе, в том числе Василия Верещагина. Туркестанцы - особая порода людей, героически проявивших себя на этой войне. Приведу небольшой отрывок из книги Немировича-Данченко “Год войны”: “Знаете, я ужасно боюсь за молодых солдат – обращается к своим Скобелев – Очень рискованное дело. […]. Я не останусь, как хотел, в резерве, а сам поведу их… Ах, если бы здесь были туркестанские войска!..Помните Андижан, Махрам?..спросил он у Куропаткина. Старые боевые товарищи только переглянулись молча, но видно было по лицам, что при одних названиях этих мест целый рой воспоминаний возник у обоих.
До войны слово ташкентец было почти бранным, а при поверке здесь оказалось, что ташкентцы именно лучшие люди. Они создали болгарское ополчение и сплотили его; из них – лучшие командиры частей, лучшие начальники штабов, лучшие боевые офицеры. Дмитровский, Куропаткин, Деннет, Боголюбов, Скобелев, Петрушевский, Соболев, Сахаров, - ими может, по всей справедливости гордиться наш генеральный штаб, а они всё своё боевое воспитание получили в Туркестане. Туркестанцы здесь – это открытые, простые люди, честно умирающие на своих постах, впереди своих частей. Чуть ротой или батальоном командует туркестанец – солдаты бестрепетно идут вперёд, они сверх того сыты, о них заботятся. […]. Между туркестанцами существует настоящее боевое товарищество, где бы и при каких обстоятельствах они не встречались друг с другом”.
Героически проявили себя и военные корреспонденты, под пулями выполняя свой журналистский долг. Особо хочется выделить Верещагина, который прошёл всю кампанию, был ранен при переправе через Дунай. После выздоровления участвовал в военных действиях в составе Передового отряда не только в качестве художника, но и как доброволец, нередко исполняя функции офицера Генерального штаба. О подвиге, который совершил Верещагин рассказал Каразин в своей корреспонденции и в вышедшей позже книге “Дунай в огне”. Дело было так.
Для успешного форсирования Дуная основных сил русской армии необходимо было нейтрализовать турецкие военные корабли-броненосцы, патрулирующие реку. Было принято решение заминировать проходы и отсечь речной флот противника от места переправы. С этой целью небольшая эскадра паровых и гребных шлюпок с минёрами вышла к месту минирования и пользуясь темнотой приступила работе. Их прикрывал паровой катер “Шутка” под командованием лейтенанта Н. И. Скрыдлова (будущего адмирала и командующего Черноморским флотом). Там же находился и Василий Верещагин, в прошлом морской офицер. Едва рассвело, турки, заметив русские лодки открыли огонь, с другого берега вступили в перестрелку русская артиллерия и стрелки. Под перекрёстным огнём минёры лёжа продолжали свою работу. Оставалось уже немного, когда внезапно появился турецкий корабль. “Шутка” c экипажем в десять человек отважно бросилась навстречу фрегату, вооружённому шестью крупнокалиберными орудиями и 150-ю пехотинцами на борту.
Но у “Шутки” был свой козырь – торпеды, с помощью которых можно было взорвать вражеской судно. Укрепив это смертоносное оружие на длинном шесте один из матросов приблизил его к борту броненосца. Увидев это, турки бросились в бегство. Стальной гигант позорно отступил. К сожалению торпеда не взорвалась – отсырел запал, но маленький катер, словно разъяренная кошка трусливую собаку, загнал турецкий корабль к самому берегу и под градом пуль русский экипаж вновь попытался взорвать торпеду и вновь неудача. В этом бою были ранены капитан и Верещагин. Турецкий же броненосец “Эрекли”, не стал испытывать судьбу и отошёл подальше. Минирование проходов было завершено, турецкий флот был надёжно заперт, а экипаж “Шутки” за этот бой отмечен наградами.
Художник А. Н. Боголюбов, “Дело лейтенанта Скрыдлова на Дунае”, Саратовский государственный художественный музей имени А.Н. Радищева
Как закончилась русско-турецкая война известно. В начале 1878 года русская армия подошла к Константинополю и турки запросили мирные переговоры.
Занятие русскими столицы Турции было абсолютно неприемлемо для Англии. Для противодействия этому, эскадра британского флота под командованием адмирала Джеффри Горнби, получила приказ войти в Мраморное море, продемонстрировав тем самым свою решимость противостоять намерениям России утвердиться на Босфоре.
Александр II не решился на жёсткий отпор и русские войска в Константинополь не вошли. 19 февраля в Сан-Стефано был подписан мирный договор между Османской империей и Россией, по которому северная часть Болгарии получала независимость, подтверждалась самостоятельность Сербии, Черногории, Румынии. Россия получала Южную часть Бессарабии с крепостями Ардаган, Карс и Батум. Также Турция обязывалась выплатить Российской Империи контрибуцию в размере 1,410 млрд рублей.
Результаты этого соглашения, однако, совершенно не устраивали западные страны и в июне 1878 года был созван Берлинский конгресс, на котором условия договора были пересмотрены. Македонская республика и восточная область Румынии возвращались Турции; Англия, не принимавшая участие в войне, получала Кипр; Германии досталась часть земель Черногории.
Военные корреспонденты разъехались по домам. Уезжает в Петербург и Николай Каразин, вернувшись к литературным и живописным занятиям. Итогом корреспондентской деятельности Каразина на Балканах стал двухтомник “Дунай в огне” и цикл рисунков, опубликованных в различных журналах. Но уже через год дальняя дорога вновь поманит художника и писателя. И снова это будет Туркестан.
Глава пятая
Картина Н. Н. Каразина “Хаджи-Самед. Сцена из жизни в Средней Азии”
Между благодатными оазисами Туркестанского генерал-губернаторства и центральной частью Российской империи пролегли тысячи километров безводных степей и пустынь. Единственными средствами сообщения оставались телеграф и конная почтовая служба. Между тем для широкого освоения новых территорий и для противодействия Британии в рамках “Большой игры”, требовалась быстрая переброска грузов и войск. Поэтому одной из важнейших задач для российских властей было установление эффективной транспортной артерии между метрополией и вновь присоединёнными землями. Проще говоря нужно было построить железную дорогу. Для оценки возможных путей решения этой проблемы в 1879 года была организована Самарская учёная экспедиция, известная также как экспедиция Великого Князя Николая Константиновича в Среднюю Азию.
К этому времени Николай Константинович был уже довольно опытным путешественником и исследователем. За его плечами были три научные поездки по Центральной Азии, если не считать участия в Хивинском походе под командованием генерала Кауфмана в 1873 году. Именно в этой военной экспедиции Великий Князь “заболел” Туркестаном и начал вести путевые заметки обо всем, что могло иметь интерес в военном, научном и промышленном отношениях. Так появилась огромная тяга к исследованию Средней Азией, которому Николай Константинович посвятил всю свою жизнь. Экспедиции князя изучали возможность соединить быстрым и удобным путем Туркестан и Россию. В 1878 году в Оренбурге вышла брошюра “О выборе кратчайшего направления Среднеазиатской железной дороги”, а в Самаре опубликована работа князя “Исследование направления Среднеазиатской железной дороги между Уралом и Сыр-Дарьей”. Правда, посланный в Петербург проект был признан нерентабельным из-за малонаселённости земель.
Весной 1879 года в Самарской губернской типографии тиражом 1200 экземпляров была отпечатана брошюра “Аму и Узбой”. Но ни на одной печатной работе Николая Константиновича не было указано имя автора. На титульном листе стояли лишь две латинские буквы “N.N.”, а в примечании автор безымянно характеризовался как “один из лучших исследователей Средней Азии”. По негласному высочайшему запрету имя опального Великого Князя не должно было нигде упоминаться. Enfant terrible царственного семейства, он был обвинён в краже драгоценностей своей матери и выслан за пределы Петербурга. Интересно, что в работе “Аму и Узбой” Николай Константинович обосновывал возможность и необходимость поворота Амударьи на запад, через пустыню Каракумы к Каспийскому морю. В случае осуществления этого проекта появилась бы возможность связать Центральную Россию с Туркестаном по водному пути Волга - Каспийское море - Амударья вплоть до границы с Афганистаном.
К этому времени Николай Константинович был уже довольно опытным путешественником и исследователем. За его плечами были три научные поездки по Центральной Азии, если не считать участия в Хивинском походе под командованием генерала Кауфмана в 1873 году. Именно в этой военной экспедиции Великий Князь “заболел” Туркестаном и начал вести путевые заметки обо всем, что могло иметь интерес в военном, научном и промышленном отношениях. Так появилась огромная тяга к исследованию Средней Азией, которому Николай Константинович посвятил всю свою жизнь. Экспедиции князя изучали возможность соединить быстрым и удобным путем Туркестан и Россию. В 1878 году в Оренбурге вышла брошюра “О выборе кратчайшего направления Среднеазиатской железной дороги”, а в Самаре опубликована работа князя “Исследование направления Среднеазиатской железной дороги между Уралом и Сыр-Дарьей”. Правда, посланный в Петербург проект был признан нерентабельным из-за малонаселённости земель.
Весной 1879 года в Самарской губернской типографии тиражом 1200 экземпляров была отпечатана брошюра “Аму и Узбой”. Но ни на одной печатной работе Николая Константиновича не было указано имя автора. На титульном листе стояли лишь две латинские буквы “N.N.”, а в примечании автор безымянно характеризовался как “один из лучших исследователей Средней Азии”. По негласному высочайшему запрету имя опального Великого Князя не должно было нигде упоминаться. Enfant terrible царственного семейства, он был обвинён в краже драгоценностей своей матери и выслан за пределы Петербурга. Интересно, что в работе “Аму и Узбой” Николай Константинович обосновывал возможность и необходимость поворота Амударьи на запад, через пустыню Каракумы к Каспийскому морю. В случае осуществления этого проекта появилась бы возможность связать Центральную Россию с Туркестаном по водному пути Волга - Каспийское море - Амударья вплоть до границы с Афганистаном.
Великий Князь Николай Константинович в мундире флигель-адъютанта после окончания Николаевской Академии Генерального штаба и титульный лист его работы о железнодорожных изысканиях в Туркестане с собственным автографом, адресованным помощнику статс-секретаря Государственного Совета М. И. Семевскому
В конце 1878 года в Хивинском ханстве происходит наводнение, в результате которого часть вод Амударьи прорвалась в её старое русло Узбой, ведущее в Каспий. Это событие вызвало широкий интерес научных и политических кругов России. В декабре 1878 года в Русском географическом обществе состоялось заседание, посвящённое этому природному явлению. Полковник А. Н. Куропаткин, в то время заведующий азиатскими делами Главного штаба, представил своему начальству специальную докладную.
Воспользовавшись этим интересом Николаю Константиновичу, проживавшему в это время в Самаре, удалось получить соизволение Александра II на проведение экспедиции на Амударью и 16 февраля на имя самарского губернатора было доставлено письмо из канцелярии министерства внутренних дел о разрешении “Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Константиновичу предпринять весною сего года, в сопровождении Графа Ростовцева и других лиц, путешествие по разным степным и другим местностям находящимся в Оренбургском и Туркестанском краях”. Целью экспедиции являлось изучение возможности транспортной связи между Туркестаном и Россией как железнодорожным, так и водным путем. Поэтому, в её программу вошло “исследование реки Амударьи, ее полноводности, глубины, скорости течения, наличие порогов, обзор берегов, судоходность, а также разыскание и обзор сухих русел в Хорезме и Каракумах, обзор порогов и плотин по Узбою, развалин и следов оросительных каналов вблизи его берегов”.
Такова предыстория Самарской экспедиции, названной так поскольку большая часть подготовки проходила именно в этом городе. В неё, в качестве художника и корреспондента, вошёл и Николай Николаевич Каразин, к этому времени уже действительный член Русского географического общества.Кроме него в состав экспедиции были включены: известный путешественник и исследователь Средней Азии геолог И. В. Мушкетов, ботаник профессор Н. В. Сорокин, инженер путей сообщения В. Н. Соколовский, морской офицер капитан-лейтенант Н. Н. Зубов, граф Н. Я. Ростовцев. Николай Константинович пригласил в путешествие выпускника Берлинского университета, молодого ученого-ориенталиста Рамчандра Баладжи, индийца по происхождению. Сопровождала великого князя и его молодая жена Надежда Александровна, дочь оренбургского полицмейстера генерала А.Н. фон Дрейера.
Стартовать экспедиция должна была из Красноводска (ныне г. Туркменбаши), однако подготовка путешествия затянулась и в начале лета 1879 года Николай Константинович вместе с некоторыми участниками, в число которых входил и Каразин, отправляется из Оренбурга прямо в Ташкент.
Почти одновременно с выездом Великого Князя капитан-лейтенант Н. Н. Зубов с небольшим караваном верблюдов и шестью матросами отправился из Казалинска вдоль восточного берега Аральского моря к Амударье. Через десять дней моряки вышли к Петроалександровску (ныне г. Турткуль, в Каракалпакии), стоящему в нижнем течении реки. Отсюда Зубов со своей командой должен был, дождавшись парохода, отправиться на нём вверх по течению навстречу экспедиции. Однако, судно вовремя не прибыло, и Зубов принимает решение отправиться с командой на местном плавсредстве - каике, большой вместительной лодке. Получив от начальника Амударьинского отдела полковника А. А. Гротенгельма взвод солдат 13-го линейного туркестанского батальона, а также припасы и снаряжение и наняв восемь гребцов-хивинцев, отряд моряков отправляется в путь.
Тем временем в Ташкенте продолжается подготовка экспедиции. В конце июля Николай Константинович, совершив вояж в Коканд и Маргелан, даёт команду на отправку. Через Ходжент и Джизак отряд отправляется в Самарканд. Именно Самарканд, в котором должны были собраться все её участники, стал начальным пунктом экспедиции.
Воспользовавшись этим интересом Николаю Константиновичу, проживавшему в это время в Самаре, удалось получить соизволение Александра II на проведение экспедиции на Амударью и 16 февраля на имя самарского губернатора было доставлено письмо из канцелярии министерства внутренних дел о разрешении “Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Константиновичу предпринять весною сего года, в сопровождении Графа Ростовцева и других лиц, путешествие по разным степным и другим местностям находящимся в Оренбургском и Туркестанском краях”. Целью экспедиции являлось изучение возможности транспортной связи между Туркестаном и Россией как железнодорожным, так и водным путем. Поэтому, в её программу вошло “исследование реки Амударьи, ее полноводности, глубины, скорости течения, наличие порогов, обзор берегов, судоходность, а также разыскание и обзор сухих русел в Хорезме и Каракумах, обзор порогов и плотин по Узбою, развалин и следов оросительных каналов вблизи его берегов”.
Такова предыстория Самарской экспедиции, названной так поскольку большая часть подготовки проходила именно в этом городе. В неё, в качестве художника и корреспондента, вошёл и Николай Николаевич Каразин, к этому времени уже действительный член Русского географического общества.Кроме него в состав экспедиции были включены: известный путешественник и исследователь Средней Азии геолог И. В. Мушкетов, ботаник профессор Н. В. Сорокин, инженер путей сообщения В. Н. Соколовский, морской офицер капитан-лейтенант Н. Н. Зубов, граф Н. Я. Ростовцев. Николай Константинович пригласил в путешествие выпускника Берлинского университета, молодого ученого-ориенталиста Рамчандра Баладжи, индийца по происхождению. Сопровождала великого князя и его молодая жена Надежда Александровна, дочь оренбургского полицмейстера генерала А.Н. фон Дрейера.
Стартовать экспедиция должна была из Красноводска (ныне г. Туркменбаши), однако подготовка путешествия затянулась и в начале лета 1879 года Николай Константинович вместе с некоторыми участниками, в число которых входил и Каразин, отправляется из Оренбурга прямо в Ташкент.
Почти одновременно с выездом Великого Князя капитан-лейтенант Н. Н. Зубов с небольшим караваном верблюдов и шестью матросами отправился из Казалинска вдоль восточного берега Аральского моря к Амударье. Через десять дней моряки вышли к Петроалександровску (ныне г. Турткуль, в Каракалпакии), стоящему в нижнем течении реки. Отсюда Зубов со своей командой должен был, дождавшись парохода, отправиться на нём вверх по течению навстречу экспедиции. Однако, судно вовремя не прибыло, и Зубов принимает решение отправиться с командой на местном плавсредстве - каике, большой вместительной лодке. Получив от начальника Амударьинского отдела полковника А. А. Гротенгельма взвод солдат 13-го линейного туркестанского батальона, а также припасы и снаряжение и наняв восемь гребцов-хивинцев, отряд моряков отправляется в путь.
Тем временем в Ташкенте продолжается подготовка экспедиции. В конце июля Николай Константинович, совершив вояж в Коканд и Маргелан, даёт команду на отправку. Через Ходжент и Джизак отряд отправляется в Самарканд. Именно Самарканд, в котором должны были собраться все её участники, стал начальным пунктом экспедиции.
Н. Н. Каразин. Сценка на самаркандской улице
Присутствие в составе путешественников племянника “Белого царя” вызвало некоторую сумятицу как у русской администрации, так и у бухарского эмира. Для обеспечения безопасности экспедиции начальник Зерафшанского округа генерал-майор Н. А. Иванов выделил для её сопровождения конвой из 25 казаков 2-го конного Уральского казачьего полка. Эмир Музаффар хан также озаботился достойной встречей царственной особы. Азиатские властители придают очень большое значение таким вещам как вопросы этикета, церемоний и подарков. Чуть ли не ежедневно скакали гонцы из Самарканда в Карши, где в это время находился эмир, чтобы утрясти все вопросы.
Экспедиция грозила превратиться в неторопливое шествие тяжело нагруженного подарками каравана, надолго задерживаясь во владениях местных феодальных правителей для торжественных встреч, долгих угощений и празднеств. Предчувствуя это Николай Константинович просит исполняющего обязанности Туркестанского генерал-губернатора Г. А. Колпаковского, чтобы тот ходатайствовал перед эмиром о запрещении местным бекам преподносить подарки и устраивать многодневные увеселения. В какой-то степени эта просьба была выполнена. Почему эмир, узнав о русской экспедиции, выехал в Карши? Дело в том, что каршинские беки всегда считали себя независимыми от власти бухарского эмира, время от времени воюя с ним. С появлением Николая Константиновича у местных правителей мог возникнуть соблазн заполучить члена императорской фамилии в свои сторонники. Чтобы пресечь возможность подобного развития событий эмир и отправился в Карши.
Воспользовавшись небольшой задержкой Николай Константинович совершил поездку в Каттакурган и посетил окрестные кишлаки. Николай Каразин тоже не терял времени даром, прогуливаясь по древнему городу и делая зарисовки.
Наконец все формальности были утрясены и 6 августа экспедиция отправилась в свой нелёгкий поход.
Глава шестая
Самарская учёная экспедиция в Среднюю Азию. Развалины Термеза на берегу Аму близ устья р. Сурхан. Рисунок Н. Н. Каразина. Журнал “Всемирная иллюстрация”, 1880 г
Выехав из города экспедиция разделилась на два отряда. В первый, кроме Великого Князя, вошли: полковник артиллерии Лункевич, инженер Соколовский, доктор Валицкий, зоолог Пельцум, заведующий хозяйством Кречмер. Отряд должен был пройти Кара-Тюбинское горное ущелье, затем через Шаарский перевал выйти к Китаб-Дербенту. Николай Константинович решил уклониться от встречи с эмиром и оставить Карши в стороне. Он ограничился письмом, которое отправил с графом Ростовцевым. В нём Великий Князь писал: “Искренне сожалею, что обстоятельства лишают меня возможности иметь удовольствие лично видеть Ваше Высокостепенство. Посылаю к Вам графа Ростовцева и сопутствующих меня учёных засвидетельствовать Вам моё уважение и благодарность за радушный приём, которым встретили меня на границе Бухарского ханства поставленные Вами правители. Цель моей поездки исследовать направление железной дороги, которая соединит Петербург и Москву с Ташкентом и Самаркандом, а также с Бухарой – столицей Вашего царства, если на то последует согласие Вашего Высокостепенства”.
Граф Ростовцев со вторым отрядом, куда кроме него вошли: Каразин, геолог и минералог Мушкетов, профессор ботаники Сорокин, инженер Ляпунов, отправился по маршруту - Карши - Гузар – Дербент в котором должен был встретиться с Великим Князем. Оба отряда сопровождали казаки-уральцы, переводчики и обслуга. Группа, в которой находился Каразин медленно продвигалась от кишлака к кишлаку, в каждом из которых её встречали обильным угощением и подарками. Наконец путешественники въехали в Карши, где главные его участники были приняты самим бухарским правителем. В своих путевых заметках Каразин очень ярко описал эту встречу.
Пройдя рядом комнат каршинской резиденции эмира путники оказались в большом зале с уставленными вдоль стен креслами, обитыми красной материей, по числу визитёров. Посреди зала на возвышении сидел человек в тёмном шёлковом халате и белой чалме на голове.
“По виду ещё далеко не старый, - описывает его Каразин, - лет тридцати пяти, самое большее, с первого взгляда, но, всмотревшись пристальнее, вы замечали явные следы самой утончённой реставрации…Глаза подведены тёмными линиями, брови выкрашены; даже самый тон лица и лёгкий румянец на щеках били в лицо своей искусственностью. Это был сам эмир Музаффар, властитель Бухарского ханства”.
Чуть поднявшись в кресле эмир каждому пожал руку и пригласил садиться. После обязательной церемонии приветствий и здравиц началась беседа. Граф Ростовцев методично, отчеканивая каждую фразу, стал рассказывать эмиру о цели экспедиции и своих пожеланиях. Музаффар на всё соглашался. Ни один вопрос, ни одно предложение не осталось без его одобрения.
Однако эти благожелательные ответы, по словам Каразина, “не носили и тени искренности”. “В этих ответах, - продолжает Николай Николаевич, - звучала скорее скука, как бы желание скорее от нас отделаться, а то так и злая ирония: что мол вы ко мне пристаёте и просите, когда имеете полное право приказывать? ... разве я, мол, в таком положении теперь, со своим ослабленным ханством, вполне зависимым от вас русских, чтобы мог вам хоть в чём-нибудь противоречить?”.
Граф Н. Я. Ростовцев, с фотографии И. Гоше, СПб и бухарский эмир Сеид Музаффаруддин Бахадур Хан рис. Е. Ван Майбен, после 1880 г
Наконец вопросы истощились. Эмир и его собеседники, словно сговорившись, одновременно встали. Вновь последовало рукопожатие и русские гости гуськом стали выбираться из зала. Во дворе путешественников пригласили к столу сообщив, что эмир, к сожалению, не может к ним присоединиться, поскольку по случаю праздника должен идти в мечеть. После роскошного угощения гостям вручили подарки: каждому был подарен увесистый тюк с девятью халатами и лошадь с богатой сбруей, покрытой бархатной малиновой попоной. Затем приставленный к гостям мирохур (министр) заявил, что отсюда путешественники должны отправиться в дальнейший путь через главный базар, так как эмир желает, чтобы народ видел его “дорогих гостей и порадовался бы вместе со своим властителем”.
Вскоре и главный базар, и сам город Карши остались позади. Через несколько дней путешественники вступили в Дербент. Однако отряд Великого Князя оттуда уже ушёл, догнали его только в Кум-Кургане на берегу речки Сухроб. Здесь простояли двое суток, а затем двинулись на восток, по дороге исследуя местность. Путь был тяжёлый. Преодолевая горные кручи и стремительные речные потоки вышли наконец к верховьям Сурхандарьи, самому крупному из правых притоков Амударьи. Лето уже заканчивалось, когда путешественники, спустившись по реке, достигли Термеза - окраины бухарских владений на границе с Афганистаном. Здесь экспедицию уже ждал Зубов со своей командой. За два месяца он преодолел 1500 километров вверх по Амударье, от самого Петро-Александровска, и готовился к обратному пути. К нему присоединились Мушкетов, Каразин, Соколовский, Сорокин, Кречмер, переводчик из Самарканда Д. Камалетдинов, а также часть казаков и бухарских джигитов. Николай Константинович с оставшимися участниками отправился в малоизведанные верховья Амударьи на Памире.
Во время сплава по главной реке Туркестана с Николаем Каразиным и его товарищами произошёл драматический эпизод, о котором он поведал в своих путевых заметках.
Прошло уже несколько дней пути, когда экспедиция достигла опасной территории, на которой хозяйничали никому не подчинявшиеся туркмены-текинцы. Переночевав в урочище Киеклы, путешественники, едва рассвело, продолжили плаванье. Время подходило к полудню, когда повар Осман позвал всех к приготовленному им завтраку, состоявшему из варёной бараньей печёнки и отварного усача. Заведующий хозяйством экспедиции Кречмер достал из своего походного запаса бутылку коньяка, и все собрались под тентом на середине каика, вооружившись ножами и вилками. Однако приступить к трапезе не успели. С левого берега неожиданно раздались выстрелы и что-то щёлкнуло словно прутом по борту лодки и парусиновому холсту. Раздался отчаянный крик лодочников: “Карак, карак! Теке! О Аллах! Карак, карак!”. Тут уже стало не до завтрака. Взорам встревоженных путников предстала страшная картина. Над зелёными зарослями тугая виднелся густой ряд чёрных шапок, щетинились рогатки мультуков (фитильное ружьё, В. Ф.). В воздухе стлался сизый пороховой дым.
Сквозь чащу камыша в воду прыгали голые по пояс люди, в руках у которых были гуксары – двойные бараньи шкуры, сшитые мешком и надутые воздухом. С ножами в зубах к лодкам подплывало около двадцати текинцев. Их намерения не вызывали никаких сомнений. Оставшиеся на берегу вели стрельбу из мультуков, поддерживая плывущих криками “Ур! Ур!” Некоторые с гуксарами в руках, бежали по берегу пытаясь обогнать каик, чтобы бросится в воду ниже по течению. Лодочников охватила паника и они в ужасе повалились на дно лодки. Второй каик с казаками отстал на несколько километров, но и там услышав выстрелы засуетились. Каразин с товарищами были вооружены только тремя берданками, да у некоторых были револьверы. Николай, взяв винтовку, встал у носовой части вместе с одним из казаков, Кречмер занял корму, а Мушкетов, Соколовский и Сорокин с револьверами в руках остались под тентом, образуя второй эшелон обороны в случае абордажа. Тем временем текинцы уже подплывали к борту. Их товарищи на берегу, уверенные в успехе, торжествовали, громко вопя.
И в этот момент раздались первые выстрелы карабинов. Эффект оказался потрясающим. Пули попали как в текинцев, так и в гуксары, заставив бандитов быстро поплыть назад. Но сделать это было трудно - приходилось плыть против течения. К тому же подтянулся второй каик, над котором заклубились белые дымки казачьих винтовок. Текинцы, выбравшиеся на берег скользя и падая пытались преодолеть песчаную косу и попада́ли под выстрелы берданок. На берегу остались лежать убитыми около десяти человек. Остальные в панике бежали.
Но кроме человеческих потерь текинцев ждали ещё потери материальные. Как рассказали Каразину, по обычаю туркмен добыча от набегов делится между всеми участниками разбоя. Если в результате кто-то погибает его часть отдаётся семье. Если же набег неудачен, а убитые есть, то “кун” – так называется посмертная выплата – выплачивается из имущества уцелевших.
Н. Н. Каразин. Нападение текинцев. Всемирная иллюстрация
Отряд Николая Константиновича отправился тем же маршрутом, что и передовая группа, но несколько позднее. Начальник Амударьинского отдела, узнав о нападении текинцев на Каразина со товарищи, срочно выслал навстречу каикам Великого Князя сотню казаков и дивизион ракет с приказом следовать правым берегом Амударьи и пресекать любые враждебные поползновения. В свою очередь, Эмир Бухары для обеспечения безопасности плавания племянника “Ак Паши” послал полторы сотни джигитов на левый берег.
Отряд Каразина 11 сентября 1879 года добрался до Петро-Александровска. Здесь их встретил прибывший в первых числах сентября пароход “Перовский”, специально купленный Николаем Константиновичем. Проведя на пароходе с помощью казаков и солдат местного гарнизона наблюдения за уровнем Амударьи у Нукуса и в Амударьинской дельте, группа отправилась через Кызылкумы в Казалинск. На этом участие Каразина в Самарской экспедиции закончилось, и он через Оренбург возвращается в родные петербургские пенаты, где его уже заждались красавица жена Мария Викторовна и 4-х летняя дочка Маша.
Великий Князь в конце сентября прибыл в Петро-Александровск, где попытался осуществить свою Idée fixe, повернуть воды Аму-Дарьи к Каспийскому морю. Он обследует берега реки, оросительные каналы, плотины, сухие русла, беседует с местными жителями. В начале октября Николай Константинович встретился в Новом Ургенче с хивинским ханом Мухамед Рахимом и попытался убедить его изменить русло древнего Оксуса. Хан решил воспользоваться этим и извлечь некоторую выгоду. Разрушение плотин он обусловил списанием долгов Хивы перед Россией и передачей под свою юрисдикцию всех земель, куда бы не дошла амударьинская вода. Николай Константинович, ослеплённый своей безумной идеей, на всё соглашался. Осенью 1879 года по приказанию хана были сломаны плотины Бент на истоке арыка Лаузан и Шахмурат на Дарьялыке. Однако старые русла реки и заброшенные каналы нуждались в очистке и углублении. Кроме того, зимой в Амударье был слишком низкий уровень воды. Поэтому слом плотин желаемого результата не дал. Тем не менее, весной 1880 г. хан Мухамедрахим обещал сломать еще несколько, если его условия будут выполнены.
Великий Князь обратился к туркестанскому генерал-губернатору К. П. фон Кауфману, стараясь убедить царского наместника в выгодности соглашения с хивинским ханом.
Однако в лице Кауфмана Николай Константинович союзника не нашёл. Идея поворота Амударьи в Каспий не увлекла Константина Петровича. Он полагал, что осуществление подобного проекта не принесет реальной пользы ни Российской империи, ни народам, населяющим Туркестанский край. С позиций сегодняшнего дня, когда все подобного рода проекты отвергаются современной наукой следует признать справедливость мнения туркестанского генерал-губернатора. Кроме того, Кауфман справедливо полагал, что прерогатива переговоров с хивинским ханом принадлежит ему, а Великий Князь такими полномочиями не обладает. Туркестанский генерал-губернатор даже обратился к военному министру Милютину, чтобы он попросил императора удалить своего племянника из Туркестана. Военный министр, также не испытывал симпатии к идеям Великого князя.
В дневниковой записи Милютина от 1 марта 1880 года читаем: “Вчера был у меня полковник гр. Ростовцев, приставленный дядькой к Великому Князю Николаю Константиновичу. Ростовцев говорит, что он окончательно убедился во время прошлогоднего путешествия по реке Аму, в ненормальном состоянии умственных способностей Николая Константиновича; но, к сожалению, бывшее недавнее его свидание с отцом в Твери принесло скорее вред, чем пользу потому, что Великий Князь Константин Константинович не хочет признавать психическое расстройство в своём сыне и в своих с ним объяснениях внушил ему новые сумасбродства. Ростовцев рассказывал мне проделки Николая Константиновича с ханом хивинским, который в угоду племяннику русского падишаха пустил воду из Аму в старое русло, но, к счастью, воды этой было так мало, что никаких дурных последствий от того не произошло; эта комедия только потешила Николая Константиновича и удовлетворила его сумасбродную жажду славы”.
Великий Князь Николай Константинович во время одной из своих
экспедиций
После неудачного опыта с поворотом Аму-Дарьи, Великий Князь покидает Хорезм и через Казалинск возвращается в Самару. Однако эта неудача ничуть не умалила результатов Самарской экспедиции. Одним “из самых выдающихся явлений в отношении к исследованию Средней Азии” названа она в докладах Российского географического общества. В ее ходе было собрано большое количество экономических, географических, естественно-научных, этнографических и иных сведений о регионе, по которому пролёг более чем тысячекилометровый путь исследователей.
Впервые европейским путешественникам удалось с научной целью осуществить сплав по великой среднеазиатской реке. Отчет о судоходности Амударьи, составленный капитан-лейтенантом Н. Н. Зубовым, ныне хранящийся в Русском государственном военно-историческом архиве, поражает тщательностью и подробностью каждого участка реки.
К сожалению, жизнь капитан-лейтенанту была уготована недолгая. Несколько лет спустя он был убит во время военного похода генерала М. Д, Скобелева против туркмен-текинцев.
Весь 1880 год в журнале “Всемирная иллюстрация” публиковались “Путевые заметки о Самарской учёной экспедиции” Николая Каразина, проиллюстрированные его рисунками. Романтика дальних дорог вновь сменилась для Николай Николаевича тишиной кабинета. Впрочем, пройдёт несколько лет и Каразин вновь отправится в свой любимый край.
Глава седьмая
Н. Н. Каразин. “Взятие Ташкента”. Туркестанская серия. Военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи в Петербурге
К началу 80-х годов XIX века популярность Николая Каразина, как художника и писателя, достигла невиданных высот. Не было, пожалуй, в России человека, не знавшего этого имени. Почти в каждой деревенской избе на стене висели картинки, вырезанные из “Нивы” или “Всемирной иллюстрации”, созданные популярным художником. А в богатых домах нередко можно было увидеть фарфоровую посуду знаменитого завода братьев Корниловых, расписанную рисунками Каразина.
Николая Николаевича смело можно назвать одним из первых русских художников-дизайнеров, - тогда этот вид живописи назывался “улучшением изящной промышленности”. Каразин брался за любую прикладную работу. Подобно художнику Дику Хелларду, герою романа Киплинга “Свет погас”: “Он старался запечатлеть карандашом и красками всё, что посылало ему Провидение, а когда возможности иссякали, отыскивал новые сюжеты”.
В частности, Каразин создал первые в России почтовые открытки, изданные обществом Святой Екатерины.
На первой странице мартовского номера журнала “Огонёк” за 1900 год читатели могли увидеть изображение игральных карт с подписью “Новые русские карты”. В пояснении говорилось: “Карточная фабрика Императорского Воспитательного Дома только что выпустила пока в ограниченном количестве новые карты, которые можно назвать национальными. На картах изображены художественно исполненные портреты представителей четырех национальностей, входящих в состав Русской Империи. Для трефовой масти выбрана малороссийская национальность. Для пик выбрана киргизская или башкирская национальность. Для бубен выбрана польская национальность. Для червей выбрано великорусское племя. Исполнены рисунки на картах по оригиналу художника Н. Н. Каразина”.
Открытые письма или попросту открытки, созданные Николай Николаевичем современники воспринимали как картины и называли их “милые акварельки”.
Визитки, бланки, пригласительные, меню торжественных обедов, объявления, конфетные обертки, программки концертов и спектаклей, афиши театров – не было оформительской работы, которой побрезговал бы Каразин. Справедливости ради скажем, что и другие великие русские художники, в частности, В. Васнецов или А. Бенуа, не чурались такого вида творчества.
Приведу небольшой отрывок из книги князя Э.Э. Ухтомского “Путешествие Государя Императора Николая II на Восток (в 1890-1891 гг.)”. Эпизод завтрака во время посещения будущим императором Забайкальской области: “К приходу Государя Цесаревича в столовую залу, все приглашённые к завтраку генералы, штаб и обер-офицеры, классные чиновники и все депутаты-станичники были уже размещены по указанным им местам. Все столы были изящно убраны цветами, а перед Августейшим Гостем помещено цветочное плато с инициалами Его Высочества. Для того, чтобы сохранить в памяти участников знаменательного завтрака названия, подававшихся за ним блюд пред каждым из завтракавших положены были выполненные по особому заказу художником H. Н. Каразиным меню с виньеткой из военно-казачьего быта. Меню Государя Цесаревича исполнено было тем же художником акварелью”.
Оформительские работы Н. Н. Каразина:1. Фарфоровая посуда завода братьев Корниловых; 2. Меню обеда в день полкового праздника лейб-гвардии Измайловского полка 12 октября 1886 года; 3. Игральные карты; 4. Рождественская открытка; 5. Альбом для фотографических карточек
В апреле 1885 года Каразин вновь выезжает в Cреднюю Азию. Отправляется он туда по личному поручению Александра III. Вот, что об этом писал еженедельник “Нива”: “Государю Императору благоугодно было в воспоминание целого ряда доблестных подвигов наших туркестанских войск, поручить художнику Н. Н. Каразину (сотруднику нашему) исполнение целого ряда колоссальных картин”.
Вероятно, можно было для создания исторических полотен ограничиться воспоминаниями участников походов, однако художник воспользовался императорским поручением, чтобы вновь повидать свой любимый Туркестан. Помимо натурных зарисовок и эскизов будущих картин Каразин привозит оттуда массу впечатлений для новых литературных работ. В частности, в путевом очерке “От Оренбурга до Ташкента” - своеобразном “справочнике туриста” того времени он рассказал о том, как надо путешествовать по Туркестану, как выбирать тарантас, чтобы он не сломался в дороге, в каких гостиницах останавливаться, на каких базарах совершать покупки и другие полезные для путника советы. Очерк был опубликован в журнале “Всемирная иллюстрация” и сопровождался семью отдельными листами иллюстраций и 22 рисунками в самом тексте.
Для успешных натурных зарисовок местностей, человеческих типов и аксессуаров, художнику была выдана бумага для беспрепятственного передвижения по всему Туркестану за подписью генерал-губернатора Н. А. Розенбаха. Летом того же года Каразин, сразу по возвращении, начинает работу над циклом. Шесть лет продолжался этот грандиозный труд, в результате которого художником было создано восемь полотен, размером примерно 2 на 3 метра: “Взятие Ташкента”, “Вступление русских войск в Самарканд 8 июня 1868 г.”, “Взятие Махрама”, “Переход Туркестанского отряда через мёртвые пески к колодцам Адам-Кырылган”, “Первое появление русских войск на Аму-Дарье. Переправа Туркестанского отряда у Шейх-арыка”, “Битва при Зерабулаке”, “Текинская экспедиция 1881 года. Штурм Геок-Тепе” и “Ночной бой под Чандыром”.
В них отразилась героико-эпическая сторона Туркестанских походов, где главными действующими лицами стали известные и безвестные солдаты и их командиры. Картины были представлены на академических выставках 1887, 1889 и 1891 гг. По завершении показа широкой публике, полотна заняли место на стенах Зимнего дворца. После революции коллекцию разделили: три картины находятся сейчас в Русском музее (Петербург), три в Военно-историческом музее артиллерии и войск связи (Петербург) и одну удалось обнаружить (в 1970 году) в запасниках художественного музея Таллина, где она хранилась, снятой с подрамника и намотанной на барабан. Судьба последней картины - “Ночной бой под Чандыром” до сих пор неизвестна.
В том же, 1885 году Николай Николаевич принимает посильное участие в фундаментальном труде “Живописная Россия: Отечество наше в его земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом значении” в 19-ти книгах - одном из самых дорогих изданий в истории российского книгопечатания. Почти во всех томах встречаются рисунки Каразина, а десятый том, посвященный Средней Азии, практически полностью проиллюстрирован художником.
Летом 1899 года, точнее 29 июня, в Одессе состоялось освящение и открытие новой биржи.
На торжества, - сообщали газеты, - начавшиеся в 9 часов утра из Петербурга прибыли директор Департамента торговли и мануфактуры Министерства финансов Владимир Ковалевский и художник Николай Николаевич Каразин. Кроме столичных гостей в церемонии приняли участие: командующий войсками Одесского округа граф А. Н. Мусин-Пушкин, одесский градоначальник граф П. П. Шувалов, городской голова П. А. Зеленый, губернатор Херсонской губернии И. М. Оболенский, херсонский городской голова Д. Н. Горловский, архиепископ Херсонский и Одесский Иустин (И. Я. Охотин), представители купеческой управы и многие другие. Здание, вестибюль и главный зал, в котором затем прошло праздничное застолье, были украшены флагами и тропической растительностью.
За пиршественным столом председатель строительной комиссии, один из самых богатых людей Одессы Я. А. Новиков сказал: “Я коснусь только архитектурной части этого здания. Оно олицетворяет то, для чего оно предназначено. Оно построено из материалов, привезённых из других стран: мраморные переплёты из Италии, стёкла из Германии, украшения лоджии из Австрии”. И действительно, здание это, ныне Одесская филармония, стало поистине архитектурной жемчужиной города. Но при чём тут Каразин? А дело в том, что “культовый”, как сказали бы сейчас, художник был специально приглашён для художественного оформления внутреннего интерьера здания. И по сию пору в главном зале, теперь уже одесской филармонии, можно увидеть в непосредственной близости от потолка шесть панно размером 2,3 на 8, 5 метров - по три на восточной и западной стенах – созданных Каразиным. Каждая картина отражает определённый этап в истории человечества связанное с торговлей: кочевые и оседлые народы России, античный мир, новгородская республика, ганзейский союз, открытие Америки, народы северных окраин и современный Константинополь.
Одно из панно Н. Н. Каразина в Одесской филармонии: “Народы свайного и каменного периода: кочевые и оседлые народы России, скифы. Торговля исключительно меновая до изобретения денежных знаков”. Фото А. Рябкова
Однако большой формат, хотя и ему, как видим, он отдал должное, не слишком увлекал художника. Более всего Николай Николаевич любил акварель и работу карандашом. Именно этот жанр принёс ему славу лучшего рисовальщика России. В некрологе опубликованным в последнем номере журнала “Нива” за 1908 год, говорилось: “Н. Н. Каразин писал и большие картины, но специализировался собственно на акварели и, в особенности, на рисунках. В них всего ярче сказалось его изящное и смелое дарование”.
В 1887 году Николай Николаевич, вместе с М. П. Клодтом и В. Д. Поленовым, учреждает “Общество русских акварелистов” и в течении 25 лет участвует во всех выставках, им организованных. Помимо всего прочего Каразин был превосходным иллюстратором. Причём иллюстрировал он не только свои произведения, но и книги Жуковского, Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого. Он стал первым иллюстратором произведений Ф. М. Достоевского. С рисунками Каразина выходили переводы поэмы Лонгфелло и романов Жюля Верна.
Н. Н. Каразин. Иллюстрация к роману Л. Н. Толстого “Война и мир”
В середине мая 1888 года, в Самарканде, в торжественной обстановке должно было состояться открытие Закаспийской железной дороги, и Николай Николаевич вновь отправляется в Туркестан. Это стало последней встречей художника, с краем в который он был бесконечно влюблён.
Глава восьмая
Н. Н. Каразин. Наперегонки с паром. Из альбома, посвящённого строительству Закаспийской дороги парижского издательства
“Постройка Закаспийской железной дороги, - писал русский писатель и путешественник Е. Л. Марков, - была таким наглядным подвигом русской силы, бесстрашия, мудрости, пред которым побледнела в воображении восточного человека слава всяких Тамерланов и Искандеров”. И действительно, эта транспортная артерия явилась первой в мировой практике железной дорогой, построенной в тяжелейших условиях песчаной, безводной пустыни.
Строительство “Шайтан-арбы”, как называли это невиданное средство передвижения местные жители, изначально преследовало чисто военную цель – доставка военных грузов и живой силы во время Ахалтекинской экспедиции генерала Скобелева. После её завершения и вхождения в состав Российской империи территории Туркмении, решено было продолжить её вплоть до столицы Туркестанского края. Начиная с укладки первой шпалы руководил постройкой, назначенный по ходатайству М. Д. Скобелева, Михаил Николаевич Анненков - человек, внёсший значительный вклад в становление и развитие российского военно-железнодорожного дела.
К сожалению, генерал Анненков пробыл на посту главного строителя дороги лишь месяц. В начале декабря 1880 года он был тяжело ранен при рекогносцировке Янги-Калы и ему пришлось покинуть Туркестан. Однако, в 1886 году он возвращается, чтобы закончить последний участок дороги Чарджуй – Самарканд, благо к тому времени уже был построен железнодорожный мост через Амударью. Вряд ли в лексиконе генерала Анненкова было слово “пиар”, однако открытие вокзала в Самарканде 15 мая 1888 года он превратил в грандиозное торжество, загодя готовясь к этому событию, которое должно было, по мысли генерала, войти в анналы истории.
С этой целью он приглашает на открытие более двухсот именитых гостей. В их числе крупные военные и дипломатические чины Франции, помимо всего прочего обладающие литературными способностями. По возвращении на родину они должны были, по задумке Анненкова, опубликовать восторженные отчёты. Генерал и сам обладал некоторым литературным талантом и в соавторстве с Оскаром Хейфельдером, - начальником санитарной части Закаспийской железной дороги и соратником Скобелева по Ахалтекинской экспедиции, - им была подготовлена и издана в Ганновере на немецком языке книга, посвященная истории строительства Закаспийской железной дороги, и по сей день считающаяся наиболее фундаментальной публикацией по этой теме.
И именно с целью рекламы, за несколько месяцев до открытия магистрали, туда был приглашён один из самых популярных мастеров кисти того времени, Николай Николаевич Каразин. В распоряжение художника был предоставлен специальный вагон, переоборудованный в мастерскую. В нём Каразин проехал из конца в конец все 1440 километров дороги. Результатом поездки стал роскошный альбом рисунков, который был издан в Париже фирмой Буассонад. На него было ассигновано 100 000 франков, сумасшедшие по тем временам деньги. Альбом был подарен всем иностранным гостям в качестве памятного сувенира о торжественном открытии дороги. Некоторые из рисунков были затем размещены в журнале «Всемирная иллюстрация» за 1888 год.
Н. Н. Каразин. Конкуренты
Трагически закончил свою жизнь генерал Анненков. Обвинённый военным министром А. Н. Куропаткиным в финансовых злоупотреблениях, он, в начале 1899 года, застрелился. Тем не менее в 1913 году в ознаменование 25-летия существования Закаспийской железной дороги на привокзальной площади Самарканда был сооружён памятник её главному строителю. На фасадной стороне монумента красовалась надпись: “Генерал от инфантерии Михаил Николаевич Анненков, строитель Закаспийской военной железной дороги. 1835–1899”. В советское время памятник был уничтожен.
Но вернёмся к нашему герою.
Мало кто знает, что ещё в начале XX века в Москве мог быть построен метрополитен. В 1902 году инженер Петр Балинский, - один из инициаторов отечественного метростроения, - и специалист по строительству крупных железнодорожных мостов Евгений Кнорре предложили оригинальный проект создания в Москве “городских железных дорог большой скорости внеуличного движения”. Иллюстрации к нему выполнил Николай Каразин. К сожалению, по ряду причин этот проект так и не был реализован.
Н. Н. Каразин. Эстакада и Центральный вокзал метрополитена. Москворецкий мост. Рисунок по проекту инженеров Е. К. Кнорре и П. И. Балинского
В декабрьском номере “Нивы” за 1896 год читатели могли прочесть следующее сообщение: “27 ноября русские художники и литераторы и друзья, и почитатели таланта Николая Николаевича Каразина торжественно праздновали исполнившееся 25-летие его художественно-литературной деятельности”.
Далее в заметке отмечалось, что чествование юбиляра началось уже с утра на его квартире и закончилось торжественным обедом. Целый день не прекращалось паломничество различных депутаций: обществ художников и учёных, представителей журналов и многочисленных почитателей таланта Николая Николаевича. “Общество акварелистов” в лице А. Бенуа и С. Александровского преподнесли своему собрату великолепный альбом с работами членов сообщества.
Не хватит страницы, чтобы упомянуть всех пожелавших поздравить юбиляра. Упомянем лишь нескольких: герцог Н. Н. Лейхтенбергский, академики В. П. Шрейбер и С. Н. Салтанов, сенатор П. П. Семёнов (Тянь-Шанский), граф Мусин-Пушкин, писатели Вас. Ив. Немирович-Данченко и П. П Гнедич и многие, многие другие. Издатель “Нивы” А. Ф. Маркс, зная любовь Каразина к Туркестану преподнёс ему бронзовую скульптуру “Хивинец на верблюде”. Затем, как пишет “Нива”, “вплоть до 5 часов, не переставали являться к юбиляру с поздравлениями его многочисленные друзья из самых разнообразных слоёв общества”.
В семь часов вечера в роскошном ресторане “Контан” на Мойке, состоялся торжественный обед на 200 персон. За изысканном столом собрались представители искусств и литературы, известные учёные, “лица из военного и чиновного мира и блестящий цветник дам в светлых бальных туалетах”.
Перед каждым гостем лежало художественно исполненное меню обеда, украшенное портретом виновника торжества работы художника Н. А. Богданова. Первый тост, по незыблемой традиции того времени – за Их Величеств, провозгласил генерал М. Г. Черняев, а второй уже за самого юбиляра поднял старейший из российских художников Н. Н. Сверчков. После чего тосты продолжались как в прозе, так и в стихах. Секретарь и атташе китайского посольства В. И. Аристов прочёл приветствие от маститого писателя Д. В. Григоровича.
Затем зачитывались многочисленные приветственные телеграммы: от Великого Князя Владимира Александровича, от харьковского университета, приветствовавшего Каразина как внука основателя этого учебного заведения. Всего было получено 410 телеграмм. Уже в конце обеда доставлено было письмо от князя Э.Э. Ухтомского, который, не имея возможности присутствовать на обеде, вследствие болезни, уведомлял Николая Николаевича, что Государь Император поручил ему тепло поздравить юбиляра. Сообщение это вызвало бурю восторга, и, как пишет еженедельник: “Гимн, исполненный оркестром, был дружно подхвачен всеми присутствовавшими и долго оглашал стены громадного зала”. Затем известный баритон И. И. Тартаков исполнил несколько популярных романсов и торжество, затянувшееся далеко за полночь, завершилось танцами.
Что же связывало князя Э.Э. Ухтомского, Императора Николая II и популярного живописца?
По укоренившейся традиции все русские наследники престола, начиная от Павла I, завершив курс наук, отправлялись в путешествие по Европе. Но для Николая планировался необычный, грандиозный, морской и сухопутный вояж, который должен был охватить три континента: Европу, Африку и Азию. Я не буду подробно описывать это путешествие наследника престола, желающие легко могут найти многочисленные материалы по этой теме. По окончании поездки длившейся с октября 1890 по июнь 1891 года, было решено увековечить это событие литературно-художественным отчётом.
Известный востоковед и этнограф князь Ухтомский, сопровождавший наследника в путешествии, берёт эту миссию на себя. Надо сказать, что в составе участников экспедиции находился художник-акварелист Н. Н. Гриценко, делавший зарисовки в пути. Кроме того, Владимиром Менделеевым – сыном знаменитого химика – было сделано более 200 фотографий во время морского этапа турне. Но то ли работы Гриценко не удовлетворили Ухтомского, то ли ещё по каким-то причинам, но князь решил пригласить в качестве иллюстратора самого популярного рисовальщика России Н. Н. Каразина. Результатом их совместной работы стал роскошно изданный альбом в трёх томах, являющийся ныне библиографической редкостью.
Обложка альбома и одна из иллюстраций Н. Н. Каразина из него
Двадцатый век Николай Николаевич встречает в самом рассвете творческих сил. Он продолжает много работать и как художник, и как писатель. За право публиковать его рисунки и прозу борются лучшие толстые журналы и издательства, его корреспонденции постоянно появляются в различных газетах. Батальные полотна художника украшают Зимний дворец. Несмотря на свои шесть десятков прожитых лет Каразин поражает современников своей трудоспособностью. Творческих планов и задумок у популярного художника и литератора громада, вот только не знает он, что не так много лет отмерил ему наступивший век.
Глава девятая
Н. Н. Каразин. Караван в Киргизской степи
Работая над этим очерком, я не мог не ознакомиться с литературными произведениями своего героя. Как уже было отмечено выше, туркестанские повести Каразина написаны в приключенческом жанре. По своей динамичности, художественным образам, занимательности они ничуть не уступают произведениям признанных корифеев этого вида беллетристики: Фенимора Купера, Майн Рида или Брет Гарта. Что касается малой прозы Николая Николаевича, в особенности сборника “Рождественские рассказы”, то здесь Каразин должен стоять в одном ряду с такими блистательными мастерами новеллы как Мопассан, Чехов или Куприн.
Каразин был чрезвычайно плодотворен, его литературное и художественное наследие столь обширно, что потребуется, вероятно, ещё немало времени, чтобы его разыскать и изучить.
Итогом писательской деятельности Николая Николаевича стало издание в 1905 году полного собрания сочинений в 20-ти томах, которое вскоре было переиздано. А его живописные и графические работы в настоящее время хранятся в более чем 50 музеях и галереях страны, находятся в частных российских и зарубежных собраниях.
Отдал дань Николай Николаевич и детской литературе. Думаю, этому во много способствовало появление сначала дочери Марии, а затем и двух внучек Магдалины и Тамары.
Н. Н Каразин. Фотопортрет из книги “Мои сказки” и его дочь Мария Николаевна Каразина с дочерью Тамарой. 1905г. Фотография впервые опубликована в книге Л. П. Ариповой “Преодолевая стену забвения”
Вначале Каразин только иллюстрирует книги для детей – “Гуттаперчевый мальчик” Григоровича, “Индийские сказки”, где вновь выступает новатором, экспериментируя с набором и рисунками, пытаясь текст и иллюстрацию слить в единое целое. Лишь тридцать лет спустя, нечто подобное попытаются сделать конструктивисты. В 1881 году выходит книга В. О. Попова “Дети”, для которой Каразин создал 90 рисунков, некоторые из которых были размером 1-2 сантиметра.
Вскоре Николай Николаевич начинает сам писать сказки, которые выходят, совершенно понятно, с его иллюстрациями – “Мои сказки”, “Сказки деда бородатого”. Особо следует отметить книгу “С севера на юг. Путевые воспоминания старого журавля”. Познавательная сказка для детей, написанная в форме воспоминаний вожака журавлиной стаи о своём первом перелёте на зимовку из России в Африку, содержала массу занимательных сведений по географии тех мест, мимо которых пролетали перелётные птицы. Сказка эта весьма напоминает известную книгу Сельмы Лагерлёф “Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции”. Только вот написана она на 17 лет раньше шведской писательницы.
Сказка Каразина, конечно же не столько о животных и птицах, сколько о людях. В рассуждения старого журавля автор вкладывает свои понятия о добре и зле, о патриотизме, о служении общественному благу, о неразумности войн, и о многом другом. Здесь в полной мере проявилась гуманистическая философия художника и писателя. Приведу небольшой эпизод, когда после охоты людей на птиц молодой журавль радуется, что “все наши уцелели”. На что старый журавль с негодованием отвечает: “Наши, что такое наши? Все наши, все одинаково должны быть нашими — это люди только выдумали, будто есть чужие и наши… есть разные породы, это правда; есть и разные интересы у пород, сообразно их свойств и привычек, а когда дело касается жизни и смерти, — это для всех одинаково…наши…ишь ты какой аристократ! ...”
В другом эпизоде, отец молодого журавля - Горлан-трубач говорит: “И поверьте, друзья мои, что и для сильных мира самое мудрое правило – избегать войны, где можно кончить дело, хотя бы и плохим миром”. Вторит ему и мудрая журавлиха: “Великий грех перед Богом, пролитие крови…у нас, слава Богу, у журавлей, этого не водится”.
И как завещание самого писателя звучат наставления умирающего старого журавля в конце сказки: “Живите мирно, живите, не желая никому зла, а если вам кто сделает зло, не мстите. Помните, что всякая месть бессильна и не приносит утешения. Никого не осуждайте. Помня, что и все способны на поступки, достойные осуждения… помните, что общественный долг и общее дело выше личного. Любите – любовь всё…Единственно только любовь есть мать всех земных радостей и наслаждений. Сила любви сильнее смерти”.
Обидно, конечно, что путешествие Нильса известно во всём мире, а сказка Каразина забыта. Не пришёлся ко двору советской идеологии Николай Николаевич. Но об этом, чуть ниже.
Сказки Н. Н. Каразина
Двадцатый век принёс Каразину сплошные разочарования: поражение России в войне с Японией, революция 1905 года. Всё это не могло радовать художника-патриота. Наступило смутное время: “все чего-то искали, - писал Илья Эренбург в своих воспоминаниях, - оживлённо спорили, волновались, а за всем этим чувствовалась усталость, разуверенность, пустота”. Появились новые направления в живописи, группировки художников отрицающих предшественников. Для Каразина – представителя старой школы – всё это было неприемлемо. Идеалы, которым он служил всю свою жизнь, рушились на глазах. Не сильно порадовало и избрание его академиком в 1907 году. Здоровье Николая Николаевича ухудшилось и весной того же года по совету врачей он переехал из Петербурга в Гатчину, где климат был более благоприятный. К проблемам со здоровьем добавились и финансовые.
Пришлось продать большую часть имущества, картин, рисунков. Это, конечно же, не могло способствовать выздоровлению, болезнь прогрессировала, участились сердечные приступы и 9 декабря 1908 года Н. Н. Каразина не стало. В некрологе, напечатанном в последнем номере “Нивы” за тот год говорилось: “Скончался крупный художник кисти и слова Николай Николаевич Каразин. Кому неизвестно это имя? Кто не припомнит эффектные, смело набросанные, полные живой фантазии и блеска его картины и рисунки? Каразина звали “русский Доре” - и это сопоставление не есть натяжка: у покойного художника было много общих черт с знаменитым французским рисовальщиком, любившим, как и Каразин, фантастические, величественные сюжеты. […] Он был чрезвычайно оригинален и самостоятелен в своих иллюстраторских композициях и вносил в них свою богатую фантастику, в особенности, если дело касалось излюбленных им восточных сюжетов. Н. Н. Каразин, можно сказать, грезил в своих рисунках: так ярки и фантастичны и неожиданны были многие из них. Излюбленными его сюжетами были сюжеты этнографические и военные, но в них он вкладывал столько живой поэзии и воображения, что они казались иной раз сюжетами сказочного мира. Он создал свою собственную “каразинскую” манеру, производившую впечатление свежести и оригинальности. Н. Н. Каразин был очень большой талант, и притом талант истинно русский: порывистый, страстный, увлекающийся. Работал Каразин с изумительной быстротой: о нём рассказывали целые легенды по этому поводу. И в течение своей долгой жизни (он скончался 67 лет отроду) он создал так много, что потребуется немало времени, чтобы хотя лишь приблизительно разобраться в его произведениях.”
Похоронен был Н. Н. Каразин с воинскими почестями на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге при большом стечении народа.
Надгробный памятник на могиле Н. Н. Каразина на Никольском
кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге. Фото А. Щербаков
Советской власти творчество Н. Н. Каразина не приглянулось. Художник и писатель огромного дарования он был попросту вычеркнут из истории отечественной культуры. В Литературной энциклопедии изданной Комакадемией в 1931 году под редакцией А.В. Луначарского Каразин подвергся уничижительной критике. Его назвали ярким представителем “колониального романа” и обвинили в невнимании к “угнетённым и бесправным инородцам”. Уличив в пристрастии к мелодраматизму и излишним “кричащим эффектам”, писателя приравняли к авторам бульварных романов. Очевидно, что статья эта явно заидеологизированная, хлёстко приклеившая ярлык бесталанности, имела мало отношения к литературной критике.
Как пишет Э. Шафранская: “Упомянутые “кричащие эффекты” (вероятно, составители имели в виду этнографизм сюжетов Каразина) – это, пожалуй, самая яркая, делающая его прозу неповторимой черта. Она завораживает современного читателя, а уж тогдашнего, для которого Каразин был Колумбом Средней Азии, думаю, и подавно. Называть любовные сюжеты “мелодраматической фабулой” – этого принижающего “комплимента” может быть удостоен, при желании, любой любовный сюжет. По поводу того, что Каразин “менее всего интересуется угнетенными и бесправными “инородцами””: при жизни писателя критики, свободные от прессинга советской идеологии, писали совершенно противоположное – в частности, о пристрастии Каразина к изображению местных народов, на которых, как указывал литературный критик П.Н. Ткачев, он и “сосредоточил свое внимание”.
О Каразине, как художнике, также практически не вспоминали на всём протяжении советской власти. Картины, конечно, не уничтожили, но об издании альбомов и репродукций, не могло быть и речи. Очевидно повлияло и участие художника в оформлении альбома о путешествии Николая II.
Сегодня, по счастью, постепенно издаются художественные произведения Каразина, пишутся научные работы и статьи нём. Хорошо бы ещё переиздать полное собрание сочинений, подарить нынешним детям каразинские сказки. Надеюсь, это случится.
Добром вспоминают Николая Николаевича и в Болгарии. В 2008 году в Софии в честь 130-летия освобождения от турецкого ига, там, как свидетельство благодарной памяти болгарского народа, была издана книга “Дунай в огне” на болгарском языке.
И закончить свой очерк я хочу словами самого Каразина, из той самой сказки о журавлях, звучащими сегодня как никогда актуально: “Надо, чтобы славные и добрые дела глубоко врезались в душу современников, передавались такими же глубокими, неизгладимыми чертами в сердца потомства и из поколения в поколение, без напоминающей помощи колоссальных, а все-таки не вечных монументов, хранили вечную славу о добрых и мудрых своих предшественниках…”
Источники:
1. “Нива”, иллюстрированный журнал литературы и современной жизни. 1874. № 18
2. Император Александр I и В. Н. Каразин / А. И. Герцен. - Санкт-Петербург: Тип. Ю. Н. Эрлих, 1906.
3. Багалей Д.И. Назарий Александрович Каразин и его колокол / – Киев.: Тип. Г.Т. Корчак-Новицкого, 1892.
4. Замечания майора Бланкеннагеля, впоследствие поездки его из Оренбурга в Хиву в 1793-94 годах. СПб. 1858
5. Шумаков В. Жизнь, труды и странствия Николая Каразина, писателя, художника, путешественника // Звезда Востока. Ташкент, 1975. № 6.
6. Садовень В.В. Русские художники баталисты XVIII-XIX вв. — М., 1955
7. Добромыслов А.М. Ташкент в прошлом и настоящем. Ташкент, 1912.
8. Русские военные востоковеды: до 1917 года: Биобиблиографический словарь / Авт.-сост. Басханов М.К., М: «Восточная литература» РАН, 2005. (Наука)
9. Лебедев А.К. В.В. Верещагин: жизнь и творчество, 1842—1904. М., 1972.
10. Очерк военных действий 1868 года в долине Заравшана. С планами дел на Самаркандских и Зерабулакских высотах. Составил М. Лыко. СПб., тип. Деп-та Уделов, 1871.
11. Зерабулакские высоты. Военная энциклопедия [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. СПб. ; [М.] Тип. т-ва И. Д. Сытина, 1911—1915.
12. Завоевание Туркмении / Сост. А. Н. Куропаткин. СПб., 1899.
13. Немирович-Данченко В.И., Год войны: Дневник русского корреспондента 1877-1878, т. 1, СПб.: Типография Лихачёва и Суворина, 1878
14. Н. Н. Каразин. ПСС. “Дунай в огне”. Дневник корреспондента. Тип. Сойкина, СПб, 1905
15. М. И. Салоникес, Самарская ученая экспедиция 1879 года; Вопросы истории, №1 1996 г.
16. Б. А. Голендер. Августейший изгнанник. Звезда Востока, №1, 2013, Ташкент
17. Киплинг Р. Свет погас. Стихотворения; Роман; Рассказы. — М., 1998
18. А. Бондарев. Игральные карты великого харьковца. И др. материалы, посвящённые Н. Н. Каразину. Интернет портал “Харьков манящий”.
19. “Нива” иллюстрированный журнал литературы и современной жизни. № 25, 1887 г.
20. Пилявский В.А. Здания, сооружения, памятники Одессы и их зодчие. — 2-е изд. — Одесса: Optimum, 2010
21. Березюк Н.М. Каразин – внук Каразина. // Научно-популярный ежеквартальный журнал “Университеты”. 2009. - № 2(37), Харьков
22. Е. Л. Марков. Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге. — СПб; 1901.
23. Старостенков Н. В. Железнодорожные войска России. Кн. 1. На службе Российской империи: 1851–1917. / Под ред. Г. И. Когатько. — М.: «Евросервис-СВ», 2001.
24. Светлана ГОРШЕНИНА. Закаспийская железная дорога: рождение мифа. Восток свыше № 1-2. Ташкент,2014
25. Редигер А. Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра в 2-х томах. Т. 1. — Канон-пресс; М., 1999.
26. “Нива”, иллюстрированный журнал литературы и современной жизни. 1896. №№ 47, 48.
27. Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь. В 3-х томах. т. 1 — М.: Текст, 2005
28. Н. Н. Каразин. С севера на юг. Путевые воспоминания старого журавля. Изд. А. Девриена. СПб, 1890 г.
29. “Нива”, иллюстрированный журнал литературы и современной жизни. 1908. № 52.
30. Элеонора Шафранская. “Туркестанский текст в русской культуре: Колониальная проза Николая Каразина (историко-литературный и культурно-этнографический комментарий)”. — СПб; Свое издательство, 2016
Экспедиция грозила превратиться в неторопливое шествие тяжело нагруженного подарками каравана, надолго задерживаясь во владениях местных феодальных правителей для торжественных встреч, долгих угощений и празднеств. Предчувствуя это Николай Константинович просит исполняющего обязанности Туркестанского генерал-губернатора Г. А. Колпаковского, чтобы тот ходатайствовал перед эмиром о запрещении местным бекам преподносить подарки и устраивать многодневные увеселения. В какой-то степени эта просьба была выполнена. Почему эмир, узнав о русской экспедиции, выехал в Карши? Дело в том, что каршинские беки всегда считали себя независимыми от власти бухарского эмира, время от времени воюя с ним. С появлением Николая Константиновича у местных правителей мог возникнуть соблазн заполучить члена императорской фамилии в свои сторонники. Чтобы пресечь возможность подобного развития событий эмир и отправился в Карши.
Воспользовавшись небольшой задержкой Николай Константинович совершил поездку в Каттакурган и посетил окрестные кишлаки. Николай Каразин тоже не терял времени даром, прогуливаясь по древнему городу и делая зарисовки.
Наконец все формальности были утрясены и 6 августа экспедиция отправилась в свой нелёгкий поход.
Глава шестая
Выехав из города экспедиция разделилась на два отряда. В первый, кроме Великого Князя, вошли: полковник артиллерии Лункевич, инженер Соколовский, доктор Валицкий, зоолог Пельцум, заведующий хозяйством Кречмер. Отряд должен был пройти Кара-Тюбинское горное ущелье, затем через Шаарский перевал выйти к Китаб-Дербенту. Николай Константинович решил уклониться от встречи с эмиром и оставить Карши в стороне. Он ограничился письмом, которое отправил с графом Ростовцевым. В нём Великий Князь писал: “Искренне сожалею, что обстоятельства лишают меня возможности иметь удовольствие лично видеть Ваше Высокостепенство. Посылаю к Вам графа Ростовцева и сопутствующих меня учёных засвидетельствовать Вам моё уважение и благодарность за радушный приём, которым встретили меня на границе Бухарского ханства поставленные Вами правители. Цель моей поездки исследовать направление железной дороги, которая соединит Петербург и Москву с Ташкентом и Самаркандом, а также с Бухарой – столицей Вашего царства, если на то последует согласие Вашего Высокостепенства”.
Граф Ростовцев со вторым отрядом, куда кроме него вошли: Каразин, геолог и минералог Мушкетов, профессор ботаники Сорокин, инженер Ляпунов, отправился по маршруту - Карши - Гузар – Дербент в котором должен был встретиться с Великим Князем. Оба отряда сопровождали казаки-уральцы, переводчики и обслуга. Группа, в которой находился Каразин медленно продвигалась от кишлака к кишлаку, в каждом из которых её встречали обильным угощением и подарками. Наконец путешественники въехали в Карши, где главные его участники были приняты самим бухарским правителем. В своих путевых заметках Каразин очень ярко описал эту встречу.
Пройдя рядом комнат каршинской резиденции эмира путники оказались в большом зале с уставленными вдоль стен креслами, обитыми красной материей, по числу визитёров. Посреди зала на возвышении сидел человек в тёмном шёлковом халате и белой чалме на голове.
“По виду ещё далеко не старый, - описывает его Каразин, - лет тридцати пяти, самое большее, с первого взгляда, но, всмотревшись пристальнее, вы замечали явные следы самой утончённой реставрации…Глаза подведены тёмными линиями, брови выкрашены; даже самый тон лица и лёгкий румянец на щеках били в лицо своей искусственностью. Это был сам эмир Музаффар, властитель Бухарского ханства”.
Чуть поднявшись в кресле эмир каждому пожал руку и пригласил садиться. После обязательной церемонии приветствий и здравиц началась беседа. Граф Ростовцев методично, отчеканивая каждую фразу, стал рассказывать эмиру о цели экспедиции и своих пожеланиях. Музаффар на всё соглашался. Ни один вопрос, ни одно предложение не осталось без его одобрения.
Однако эти благожелательные ответы, по словам Каразина, “не носили и тени искренности”. “В этих ответах, - продолжает Николай Николаевич, - звучала скорее скука, как бы желание скорее от нас отделаться, а то так и злая ирония: что мол вы ко мне пристаёте и просите, когда имеете полное право приказывать? ... разве я, мол, в таком положении теперь, со своим ослабленным ханством, вполне зависимым от вас русских, чтобы мог вам хоть в чём-нибудь противоречить?”.
Наконец вопросы истощились. Эмир и его собеседники, словно сговорившись, одновременно встали. Вновь последовало рукопожатие и русские гости гуськом стали выбираться из зала. Во дворе путешественников пригласили к столу сообщив, что эмир, к сожалению, не может к ним присоединиться, поскольку по случаю праздника должен идти в мечеть. После роскошного угощения гостям вручили подарки: каждому был подарен увесистый тюк с девятью халатами и лошадь с богатой сбруей, покрытой бархатной малиновой попоной. Затем приставленный к гостям мирохур (министр) заявил, что отсюда путешественники должны отправиться в дальнейший путь через главный базар, так как эмир желает, чтобы народ видел его “дорогих гостей и порадовался бы вместе со своим властителем”.
Вскоре и главный базар, и сам город Карши остались позади. Через несколько дней путешественники вступили в Дербент. Однако отряд Великого Князя оттуда уже ушёл, догнали его только в Кум-Кургане на берегу речки Сухроб. Здесь простояли двое суток, а затем двинулись на восток, по дороге исследуя местность. Путь был тяжёлый. Преодолевая горные кручи и стремительные речные потоки вышли наконец к верховьям Сурхандарьи, самому крупному из правых притоков Амударьи. Лето уже заканчивалось, когда путешественники, спустившись по реке, достигли Термеза - окраины бухарских владений на границе с Афганистаном. Здесь экспедицию уже ждал Зубов со своей командой. За два месяца он преодолел 1500 километров вверх по Амударье, от самого Петро-Александровска, и готовился к обратному пути. К нему присоединились Мушкетов, Каразин, Соколовский, Сорокин, Кречмер, переводчик из Самарканда Д. Камалетдинов, а также часть казаков и бухарских джигитов. Николай Константинович с оставшимися участниками отправился в малоизведанные верховья Амударьи на Памире.
Во время сплава по главной реке Туркестана с Николаем Каразиным и его товарищами произошёл драматический эпизод, о котором он поведал в своих путевых заметках.
Прошло уже несколько дней пути, когда экспедиция достигла опасной территории, на которой хозяйничали никому не подчинявшиеся туркмены-текинцы. Переночевав в урочище Киеклы, путешественники, едва рассвело, продолжили плаванье. Время подходило к полудню, когда повар Осман позвал всех к приготовленному им завтраку, состоявшему из варёной бараньей печёнки и отварного усача. Заведующий хозяйством экспедиции Кречмер достал из своего походного запаса бутылку коньяка, и все собрались под тентом на середине каика, вооружившись ножами и вилками. Однако приступить к трапезе не успели. С левого берега неожиданно раздались выстрелы и что-то щёлкнуло словно прутом по борту лодки и парусиновому холсту. Раздался отчаянный крик лодочников: “Карак, карак! Теке! О Аллах! Карак, карак!”. Тут уже стало не до завтрака. Взорам встревоженных путников предстала страшная картина. Над зелёными зарослями тугая виднелся густой ряд чёрных шапок, щетинились рогатки мультуков (фитильное ружьё, В. Ф.). В воздухе стлался сизый пороховой дым.
Сквозь чащу камыша в воду прыгали голые по пояс люди, в руках у которых были гуксары – двойные бараньи шкуры, сшитые мешком и надутые воздухом. С ножами в зубах к лодкам подплывало около двадцати текинцев. Их намерения не вызывали никаких сомнений. Оставшиеся на берегу вели стрельбу из мультуков, поддерживая плывущих криками “Ур! Ур!” Некоторые с гуксарами в руках, бежали по берегу пытаясь обогнать каик, чтобы бросится в воду ниже по течению. Лодочников охватила паника и они в ужасе повалились на дно лодки. Второй каик с казаками отстал на несколько километров, но и там услышав выстрелы засуетились. Каразин с товарищами были вооружены только тремя берданками, да у некоторых были револьверы. Николай, взяв винтовку, встал у носовой части вместе с одним из казаков, Кречмер занял корму, а Мушкетов, Соколовский и Сорокин с револьверами в руках остались под тентом, образуя второй эшелон обороны в случае абордажа. Тем временем текинцы уже подплывали к борту. Их товарищи на берегу, уверенные в успехе, торжествовали, громко вопя.
И в этот момент раздались первые выстрелы карабинов. Эффект оказался потрясающим. Пули попали как в текинцев, так и в гуксары, заставив бандитов быстро поплыть назад. Но сделать это было трудно - приходилось плыть против течения. К тому же подтянулся второй каик, над котором заклубились белые дымки казачьих винтовок. Текинцы, выбравшиеся на берег скользя и падая пытались преодолеть песчаную косу и попада́ли под выстрелы берданок. На берегу остались лежать убитыми около десяти человек. Остальные в панике бежали.
Но кроме человеческих потерь текинцев ждали ещё потери материальные. Как рассказали Каразину, по обычаю туркмен добыча от набегов делится между всеми участниками разбоя. Если в результате кто-то погибает его часть отдаётся семье. Если же набег неудачен, а убитые есть, то “кун” – так называется посмертная выплата – выплачивается из имущества уцелевших.
Отряд Николая Константиновича отправился тем же маршрутом, что и передовая группа, но несколько позднее. Начальник Амударьинского отдела, узнав о нападении текинцев на Каразина со товарищи, срочно выслал навстречу каикам Великого Князя сотню казаков и дивизион ракет с приказом следовать правым берегом Амударьи и пресекать любые враждебные поползновения. В свою очередь, Эмир Бухары для обеспечения безопасности плавания племянника “Ак Паши” послал полторы сотни джигитов на левый берег.
Отряд Каразина 11 сентября 1879 года добрался до Петро-Александровска. Здесь их встретил прибывший в первых числах сентября пароход “Перовский”, специально купленный Николаем Константиновичем. Проведя на пароходе с помощью казаков и солдат местного гарнизона наблюдения за уровнем Амударьи у Нукуса и в Амударьинской дельте, группа отправилась через Кызылкумы в Казалинск. На этом участие Каразина в Самарской экспедиции закончилось, и он через Оренбург возвращается в родные петербургские пенаты, где его уже заждались красавица жена Мария Викторовна и 4-х летняя дочка Маша.
Великий Князь в конце сентября прибыл в Петро-Александровск, где попытался осуществить свою Idée fixe, повернуть воды Аму-Дарьи к Каспийскому морю. Он обследует берега реки, оросительные каналы, плотины, сухие русла, беседует с местными жителями. В начале октября Николай Константинович встретился в Новом Ургенче с хивинским ханом Мухамед Рахимом и попытался убедить его изменить русло древнего Оксуса. Хан решил воспользоваться этим и извлечь некоторую выгоду. Разрушение плотин он обусловил списанием долгов Хивы перед Россией и передачей под свою юрисдикцию всех земель, куда бы не дошла амударьинская вода. Николай Константинович, ослеплённый своей безумной идеей, на всё соглашался. Осенью 1879 года по приказанию хана были сломаны плотины Бент на истоке арыка Лаузан и Шахмурат на Дарьялыке. Однако старые русла реки и заброшенные каналы нуждались в очистке и углублении. Кроме того, зимой в Амударье был слишком низкий уровень воды. Поэтому слом плотин желаемого результата не дал. Тем не менее, весной 1880 г. хан Мухамедрахим обещал сломать еще несколько, если его условия будут выполнены.
Великий Князь обратился к туркестанскому генерал-губернатору К. П. фон Кауфману, стараясь убедить царского наместника в выгодности соглашения с хивинским ханом.
Однако в лице Кауфмана Николай Константинович союзника не нашёл. Идея поворота Амударьи в Каспий не увлекла Константина Петровича. Он полагал, что осуществление подобного проекта не принесет реальной пользы ни Российской империи, ни народам, населяющим Туркестанский край. С позиций сегодняшнего дня, когда все подобного рода проекты отвергаются современной наукой следует признать справедливость мнения туркестанского генерал-губернатора. Кроме того, Кауфман справедливо полагал, что прерогатива переговоров с хивинским ханом принадлежит ему, а Великий Князь такими полномочиями не обладает. Туркестанский генерал-губернатор даже обратился к военному министру Милютину, чтобы он попросил императора удалить своего племянника из Туркестана. Военный министр, также не испытывал симпатии к идеям Великого князя.
В дневниковой записи Милютина от 1 марта 1880 года читаем: “Вчера был у меня полковник гр. Ростовцев, приставленный дядькой к Великому Князю Николаю Константиновичу. Ростовцев говорит, что он окончательно убедился во время прошлогоднего путешествия по реке Аму, в ненормальном состоянии умственных способностей Николая Константиновича; но, к сожалению, бывшее недавнее его свидание с отцом в Твери принесло скорее вред, чем пользу потому, что Великий Князь Константин Константинович не хочет признавать психическое расстройство в своём сыне и в своих с ним объяснениях внушил ему новые сумасбродства. Ростовцев рассказывал мне проделки Николая Константиновича с ханом хивинским, который в угоду племяннику русского падишаха пустил воду из Аму в старое русло, но, к счастью, воды этой было так мало, что никаких дурных последствий от того не произошло; эта комедия только потешила Николая Константиновича и удовлетворила его сумасбродную жажду славы”.
экспедиций
После неудачного опыта с поворотом Аму-Дарьи, Великий Князь покидает Хорезм и через Казалинск возвращается в Самару. Однако эта неудача ничуть не умалила результатов Самарской экспедиции. Одним “из самых выдающихся явлений в отношении к исследованию Средней Азии” названа она в докладах Российского географического общества. В ее ходе было собрано большое количество экономических, географических, естественно-научных, этнографических и иных сведений о регионе, по которому пролёг более чем тысячекилометровый путь исследователей.
Впервые европейским путешественникам удалось с научной целью осуществить сплав по великой среднеазиатской реке. Отчет о судоходности Амударьи, составленный капитан-лейтенантом Н. Н. Зубовым, ныне хранящийся в Русском государственном военно-историческом архиве, поражает тщательностью и подробностью каждого участка реки.
К сожалению, жизнь капитан-лейтенанту была уготована недолгая. Несколько лет спустя он был убит во время военного похода генерала М. Д, Скобелева против туркмен-текинцев.
Весь 1880 год в журнале “Всемирная иллюстрация” публиковались “Путевые заметки о Самарской учёной экспедиции” Николая Каразина, проиллюстрированные его рисунками. Романтика дальних дорог вновь сменилась для Николай Николаевича тишиной кабинета. Впрочем, пройдёт несколько лет и Каразин вновь отправится в свой любимый край.
Глава седьмая
К началу 80-х годов XIX века популярность Николая Каразина, как художника и писателя, достигла невиданных высот. Не было, пожалуй, в России человека, не знавшего этого имени. Почти в каждой деревенской избе на стене висели картинки, вырезанные из “Нивы” или “Всемирной иллюстрации”, созданные популярным художником. А в богатых домах нередко можно было увидеть фарфоровую посуду знаменитого завода братьев Корниловых, расписанную рисунками Каразина.
Николая Николаевича смело можно назвать одним из первых русских художников-дизайнеров, - тогда этот вид живописи назывался “улучшением изящной промышленности”. Каразин брался за любую прикладную работу. Подобно художнику Дику Хелларду, герою романа Киплинга “Свет погас”: “Он старался запечатлеть карандашом и красками всё, что посылало ему Провидение, а когда возможности иссякали, отыскивал новые сюжеты”.
В частности, Каразин создал первые в России почтовые открытки, изданные обществом Святой Екатерины.
На первой странице мартовского номера журнала “Огонёк” за 1900 год читатели могли увидеть изображение игральных карт с подписью “Новые русские карты”. В пояснении говорилось: “Карточная фабрика Императорского Воспитательного Дома только что выпустила пока в ограниченном количестве новые карты, которые можно назвать национальными. На картах изображены художественно исполненные портреты представителей четырех национальностей, входящих в состав Русской Империи. Для трефовой масти выбрана малороссийская национальность. Для пик выбрана киргизская или башкирская национальность. Для бубен выбрана польская национальность. Для червей выбрано великорусское племя. Исполнены рисунки на картах по оригиналу художника Н. Н. Каразина”.
Открытые письма или попросту открытки, созданные Николай Николаевичем современники воспринимали как картины и называли их “милые акварельки”.
Визитки, бланки, пригласительные, меню торжественных обедов, объявления, конфетные обертки, программки концертов и спектаклей, афиши театров – не было оформительской работы, которой побрезговал бы Каразин. Справедливости ради скажем, что и другие великие русские художники, в частности, В. Васнецов или А. Бенуа, не чурались такого вида творчества.
Приведу небольшой отрывок из книги князя Э.Э. Ухтомского “Путешествие Государя Императора Николая II на Восток (в 1890-1891 гг.)”. Эпизод завтрака во время посещения будущим императором Забайкальской области: “К приходу Государя Цесаревича в столовую залу, все приглашённые к завтраку генералы, штаб и обер-офицеры, классные чиновники и все депутаты-станичники были уже размещены по указанным им местам. Все столы были изящно убраны цветами, а перед Августейшим Гостем помещено цветочное плато с инициалами Его Высочества. Для того, чтобы сохранить в памяти участников знаменательного завтрака названия, подававшихся за ним блюд пред каждым из завтракавших положены были выполненные по особому заказу художником H. Н. Каразиным меню с виньеткой из военно-казачьего быта. Меню Государя Цесаревича исполнено было тем же художником акварелью”.
В апреле 1885 года Каразин вновь выезжает в Cреднюю Азию. Отправляется он туда по личному поручению Александра III. Вот, что об этом писал еженедельник “Нива”: “Государю Императору благоугодно было в воспоминание целого ряда доблестных подвигов наших туркестанских войск, поручить художнику Н. Н. Каразину (сотруднику нашему) исполнение целого ряда колоссальных картин”.
Вероятно, можно было для создания исторических полотен ограничиться воспоминаниями участников походов, однако художник воспользовался императорским поручением, чтобы вновь повидать свой любимый Туркестан. Помимо натурных зарисовок и эскизов будущих картин Каразин привозит оттуда массу впечатлений для новых литературных работ. В частности, в путевом очерке “От Оренбурга до Ташкента” - своеобразном “справочнике туриста” того времени он рассказал о том, как надо путешествовать по Туркестану, как выбирать тарантас, чтобы он не сломался в дороге, в каких гостиницах останавливаться, на каких базарах совершать покупки и другие полезные для путника советы. Очерк был опубликован в журнале “Всемирная иллюстрация” и сопровождался семью отдельными листами иллюстраций и 22 рисунками в самом тексте.
Для успешных натурных зарисовок местностей, человеческих типов и аксессуаров, художнику была выдана бумага для беспрепятственного передвижения по всему Туркестану за подписью генерал-губернатора Н. А. Розенбаха. Летом того же года Каразин, сразу по возвращении, начинает работу над циклом. Шесть лет продолжался этот грандиозный труд, в результате которого художником было создано восемь полотен, размером примерно 2 на 3 метра: “Взятие Ташкента”, “Вступление русских войск в Самарканд 8 июня 1868 г.”, “Взятие Махрама”, “Переход Туркестанского отряда через мёртвые пески к колодцам Адам-Кырылган”, “Первое появление русских войск на Аму-Дарье. Переправа Туркестанского отряда у Шейх-арыка”, “Битва при Зерабулаке”, “Текинская экспедиция 1881 года. Штурм Геок-Тепе” и “Ночной бой под Чандыром”.
В них отразилась героико-эпическая сторона Туркестанских походов, где главными действующими лицами стали известные и безвестные солдаты и их командиры. Картины были представлены на академических выставках 1887, 1889 и 1891 гг. По завершении показа широкой публике, полотна заняли место на стенах Зимнего дворца. После революции коллекцию разделили: три картины находятся сейчас в Русском музее (Петербург), три в Военно-историческом музее артиллерии и войск связи (Петербург) и одну удалось обнаружить (в 1970 году) в запасниках художественного музея Таллина, где она хранилась, снятой с подрамника и намотанной на барабан. Судьба последней картины - “Ночной бой под Чандыром” до сих пор неизвестна.
В том же, 1885 году Николай Николаевич принимает посильное участие в фундаментальном труде “Живописная Россия: Отечество наше в его земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом значении” в 19-ти книгах - одном из самых дорогих изданий в истории российского книгопечатания. Почти во всех томах встречаются рисунки Каразина, а десятый том, посвященный Средней Азии, практически полностью проиллюстрирован художником.
Летом 1899 года, точнее 29 июня, в Одессе состоялось освящение и открытие новой биржи.
На торжества, - сообщали газеты, - начавшиеся в 9 часов утра из Петербурга прибыли директор Департамента торговли и мануфактуры Министерства финансов Владимир Ковалевский и художник Николай Николаевич Каразин. Кроме столичных гостей в церемонии приняли участие: командующий войсками Одесского округа граф А. Н. Мусин-Пушкин, одесский градоначальник граф П. П. Шувалов, городской голова П. А. Зеленый, губернатор Херсонской губернии И. М. Оболенский, херсонский городской голова Д. Н. Горловский, архиепископ Херсонский и Одесский Иустин (И. Я. Охотин), представители купеческой управы и многие другие. Здание, вестибюль и главный зал, в котором затем прошло праздничное застолье, были украшены флагами и тропической растительностью.
За пиршественным столом председатель строительной комиссии, один из самых богатых людей Одессы Я. А. Новиков сказал: “Я коснусь только архитектурной части этого здания. Оно олицетворяет то, для чего оно предназначено. Оно построено из материалов, привезённых из других стран: мраморные переплёты из Италии, стёкла из Германии, украшения лоджии из Австрии”. И действительно, здание это, ныне Одесская филармония, стало поистине архитектурной жемчужиной города. Но при чём тут Каразин? А дело в том, что “культовый”, как сказали бы сейчас, художник был специально приглашён для художественного оформления внутреннего интерьера здания. И по сию пору в главном зале, теперь уже одесской филармонии, можно увидеть в непосредственной близости от потолка шесть панно размером 2,3 на 8, 5 метров - по три на восточной и западной стенах – созданных Каразиным. Каждая картина отражает определённый этап в истории человечества связанное с торговлей: кочевые и оседлые народы России, античный мир, новгородская республика, ганзейский союз, открытие Америки, народы северных окраин и современный Константинополь.
Одно из панно Н. Н. Каразина в Одесской филармонии: “Народы свайного и каменного периода: кочевые и оседлые народы России, скифы. Торговля исключительно меновая до изобретения денежных знаков”. Фото А. Рябкова
Однако большой формат, хотя и ему, как видим, он отдал должное, не слишком увлекал художника. Более всего Николай Николаевич любил акварель и работу карандашом. Именно этот жанр принёс ему славу лучшего рисовальщика России. В некрологе опубликованным в последнем номере журнала “Нива” за 1908 год, говорилось: “Н. Н. Каразин писал и большие картины, но специализировался собственно на акварели и, в особенности, на рисунках. В них всего ярче сказалось его изящное и смелое дарование”.
В 1887 году Николай Николаевич, вместе с М. П. Клодтом и В. Д. Поленовым, учреждает “Общество русских акварелистов” и в течении 25 лет участвует во всех выставках, им организованных. Помимо всего прочего Каразин был превосходным иллюстратором. Причём иллюстрировал он не только свои произведения, но и книги Жуковского, Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого. Он стал первым иллюстратором произведений Ф. М. Достоевского. С рисунками Каразина выходили переводы поэмы Лонгфелло и романов Жюля Верна.
В середине мая 1888 года, в Самарканде, в торжественной обстановке должно было состояться открытие Закаспийской железной дороги, и Николай Николаевич вновь отправляется в Туркестан. Это стало последней встречей художника, с краем в который он был бесконечно влюблён.
Глава восьмая
“Постройка Закаспийской железной дороги, - писал русский писатель и путешественник Е. Л. Марков, - была таким наглядным подвигом русской силы, бесстрашия, мудрости, пред которым побледнела в воображении восточного человека слава всяких Тамерланов и Искандеров”. И действительно, эта транспортная артерия явилась первой в мировой практике железной дорогой, построенной в тяжелейших условиях песчаной, безводной пустыни.
Строительство “Шайтан-арбы”, как называли это невиданное средство передвижения местные жители, изначально преследовало чисто военную цель – доставка военных грузов и живой силы во время Ахалтекинской экспедиции генерала Скобелева. После её завершения и вхождения в состав Российской империи территории Туркмении, решено было продолжить её вплоть до столицы Туркестанского края. Начиная с укладки первой шпалы руководил постройкой, назначенный по ходатайству М. Д. Скобелева, Михаил Николаевич Анненков - человек, внёсший значительный вклад в становление и развитие российского военно-железнодорожного дела.
К сожалению, генерал Анненков пробыл на посту главного строителя дороги лишь месяц. В начале декабря 1880 года он был тяжело ранен при рекогносцировке Янги-Калы и ему пришлось покинуть Туркестан. Однако, в 1886 году он возвращается, чтобы закончить последний участок дороги Чарджуй – Самарканд, благо к тому времени уже был построен железнодорожный мост через Амударью. Вряд ли в лексиконе генерала Анненкова было слово “пиар”, однако открытие вокзала в Самарканде 15 мая 1888 года он превратил в грандиозное торжество, загодя готовясь к этому событию, которое должно было, по мысли генерала, войти в анналы истории.
С этой целью он приглашает на открытие более двухсот именитых гостей. В их числе крупные военные и дипломатические чины Франции, помимо всего прочего обладающие литературными способностями. По возвращении на родину они должны были, по задумке Анненкова, опубликовать восторженные отчёты. Генерал и сам обладал некоторым литературным талантом и в соавторстве с Оскаром Хейфельдером, - начальником санитарной части Закаспийской железной дороги и соратником Скобелева по Ахалтекинской экспедиции, - им была подготовлена и издана в Ганновере на немецком языке книга, посвященная истории строительства Закаспийской железной дороги, и по сей день считающаяся наиболее фундаментальной публикацией по этой теме.
И именно с целью рекламы, за несколько месяцев до открытия магистрали, туда был приглашён один из самых популярных мастеров кисти того времени, Николай Николаевич Каразин. В распоряжение художника был предоставлен специальный вагон, переоборудованный в мастерскую. В нём Каразин проехал из конца в конец все 1440 километров дороги. Результатом поездки стал роскошный альбом рисунков, который был издан в Париже фирмой Буассонад. На него было ассигновано 100 000 франков, сумасшедшие по тем временам деньги. Альбом был подарен всем иностранным гостям в качестве памятного сувенира о торжественном открытии дороги. Некоторые из рисунков были затем размещены в журнале «Всемирная иллюстрация» за 1888 год.
Трагически закончил свою жизнь генерал Анненков. Обвинённый военным министром А. Н. Куропаткиным в финансовых злоупотреблениях, он, в начале 1899 года, застрелился. Тем не менее в 1913 году в ознаменование 25-летия существования Закаспийской железной дороги на привокзальной площади Самарканда был сооружён памятник её главному строителю. На фасадной стороне монумента красовалась надпись: “Генерал от инфантерии Михаил Николаевич Анненков, строитель Закаспийской военной железной дороги. 1835–1899”. В советское время памятник был уничтожен.
Но вернёмся к нашему герою.
Мало кто знает, что ещё в начале XX века в Москве мог быть построен метрополитен. В 1902 году инженер Петр Балинский, - один из инициаторов отечественного метростроения, - и специалист по строительству крупных железнодорожных мостов Евгений Кнорре предложили оригинальный проект создания в Москве “городских железных дорог большой скорости внеуличного движения”. Иллюстрации к нему выполнил Николай Каразин. К сожалению, по ряду причин этот проект так и не был реализован.
Н. Н. Каразин. Эстакада и Центральный вокзал метрополитена. Москворецкий мост. Рисунок по проекту инженеров Е. К. Кнорре и П. И. Балинского
В декабрьском номере “Нивы” за 1896 год читатели могли прочесть следующее сообщение: “27 ноября русские художники и литераторы и друзья, и почитатели таланта Николая Николаевича Каразина торжественно праздновали исполнившееся 25-летие его художественно-литературной деятельности”.
Далее в заметке отмечалось, что чествование юбиляра началось уже с утра на его квартире и закончилось торжественным обедом. Целый день не прекращалось паломничество различных депутаций: обществ художников и учёных, представителей журналов и многочисленных почитателей таланта Николая Николаевича. “Общество акварелистов” в лице А. Бенуа и С. Александровского преподнесли своему собрату великолепный альбом с работами членов сообщества.
Не хватит страницы, чтобы упомянуть всех пожелавших поздравить юбиляра. Упомянем лишь нескольких: герцог Н. Н. Лейхтенбергский, академики В. П. Шрейбер и С. Н. Салтанов, сенатор П. П. Семёнов (Тянь-Шанский), граф Мусин-Пушкин, писатели Вас. Ив. Немирович-Данченко и П. П Гнедич и многие, многие другие. Издатель “Нивы” А. Ф. Маркс, зная любовь Каразина к Туркестану преподнёс ему бронзовую скульптуру “Хивинец на верблюде”. Затем, как пишет “Нива”, “вплоть до 5 часов, не переставали являться к юбиляру с поздравлениями его многочисленные друзья из самых разнообразных слоёв общества”.
В семь часов вечера в роскошном ресторане “Контан” на Мойке, состоялся торжественный обед на 200 персон. За изысканном столом собрались представители искусств и литературы, известные учёные, “лица из военного и чиновного мира и блестящий цветник дам в светлых бальных туалетах”.
Перед каждым гостем лежало художественно исполненное меню обеда, украшенное портретом виновника торжества работы художника Н. А. Богданова. Первый тост, по незыблемой традиции того времени – за Их Величеств, провозгласил генерал М. Г. Черняев, а второй уже за самого юбиляра поднял старейший из российских художников Н. Н. Сверчков. После чего тосты продолжались как в прозе, так и в стихах. Секретарь и атташе китайского посольства В. И. Аристов прочёл приветствие от маститого писателя Д. В. Григоровича.
Затем зачитывались многочисленные приветственные телеграммы: от Великого Князя Владимира Александровича, от харьковского университета, приветствовавшего Каразина как внука основателя этого учебного заведения. Всего было получено 410 телеграмм. Уже в конце обеда доставлено было письмо от князя Э.Э. Ухтомского, который, не имея возможности присутствовать на обеде, вследствие болезни, уведомлял Николая Николаевича, что Государь Император поручил ему тепло поздравить юбиляра. Сообщение это вызвало бурю восторга, и, как пишет еженедельник: “Гимн, исполненный оркестром, был дружно подхвачен всеми присутствовавшими и долго оглашал стены громадного зала”. Затем известный баритон И. И. Тартаков исполнил несколько популярных романсов и торжество, затянувшееся далеко за полночь, завершилось танцами.
Что же связывало князя Э.Э. Ухтомского, Императора Николая II и популярного живописца?
По укоренившейся традиции все русские наследники престола, начиная от Павла I, завершив курс наук, отправлялись в путешествие по Европе. Но для Николая планировался необычный, грандиозный, морской и сухопутный вояж, который должен был охватить три континента: Европу, Африку и Азию. Я не буду подробно описывать это путешествие наследника престола, желающие легко могут найти многочисленные материалы по этой теме. По окончании поездки длившейся с октября 1890 по июнь 1891 года, было решено увековечить это событие литературно-художественным отчётом.
Известный востоковед и этнограф князь Ухтомский, сопровождавший наследника в путешествии, берёт эту миссию на себя. Надо сказать, что в составе участников экспедиции находился художник-акварелист Н. Н. Гриценко, делавший зарисовки в пути. Кроме того, Владимиром Менделеевым – сыном знаменитого химика – было сделано более 200 фотографий во время морского этапа турне. Но то ли работы Гриценко не удовлетворили Ухтомского, то ли ещё по каким-то причинам, но князь решил пригласить в качестве иллюстратора самого популярного рисовальщика России Н. Н. Каразина. Результатом их совместной работы стал роскошно изданный альбом в трёх томах, являющийся ныне библиографической редкостью.
Двадцатый век Николай Николаевич встречает в самом рассвете творческих сил. Он продолжает много работать и как художник, и как писатель. За право публиковать его рисунки и прозу борются лучшие толстые журналы и издательства, его корреспонденции постоянно появляются в различных газетах. Батальные полотна художника украшают Зимний дворец. Несмотря на свои шесть десятков прожитых лет Каразин поражает современников своей трудоспособностью. Творческих планов и задумок у популярного художника и литератора громада, вот только не знает он, что не так много лет отмерил ему наступивший век.
Глава девятая
Работая над этим очерком, я не мог не ознакомиться с литературными произведениями своего героя. Как уже было отмечено выше, туркестанские повести Каразина написаны в приключенческом жанре. По своей динамичности, художественным образам, занимательности они ничуть не уступают произведениям признанных корифеев этого вида беллетристики: Фенимора Купера, Майн Рида или Брет Гарта. Что касается малой прозы Николая Николаевича, в особенности сборника “Рождественские рассказы”, то здесь Каразин должен стоять в одном ряду с такими блистательными мастерами новеллы как Мопассан, Чехов или Куприн.
Каразин был чрезвычайно плодотворен, его литературное и художественное наследие столь обширно, что потребуется, вероятно, ещё немало времени, чтобы его разыскать и изучить.
Итогом писательской деятельности Николая Николаевича стало издание в 1905 году полного собрания сочинений в 20-ти томах, которое вскоре было переиздано. А его живописные и графические работы в настоящее время хранятся в более чем 50 музеях и галереях страны, находятся в частных российских и зарубежных собраниях.
Отдал дань Николай Николаевич и детской литературе. Думаю, этому во много способствовало появление сначала дочери Марии, а затем и двух внучек Магдалины и Тамары.
Вначале Каразин только иллюстрирует книги для детей – “Гуттаперчевый мальчик” Григоровича, “Индийские сказки”, где вновь выступает новатором, экспериментируя с набором и рисунками, пытаясь текст и иллюстрацию слить в единое целое. Лишь тридцать лет спустя, нечто подобное попытаются сделать конструктивисты. В 1881 году выходит книга В. О. Попова “Дети”, для которой Каразин создал 90 рисунков, некоторые из которых были размером 1-2 сантиметра.
Вскоре Николай Николаевич начинает сам писать сказки, которые выходят, совершенно понятно, с его иллюстрациями – “Мои сказки”, “Сказки деда бородатого”. Особо следует отметить книгу “С севера на юг. Путевые воспоминания старого журавля”. Познавательная сказка для детей, написанная в форме воспоминаний вожака журавлиной стаи о своём первом перелёте на зимовку из России в Африку, содержала массу занимательных сведений по географии тех мест, мимо которых пролетали перелётные птицы. Сказка эта весьма напоминает известную книгу Сельмы Лагерлёф “Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции”. Только вот написана она на 17 лет раньше шведской писательницы.
Сказка Каразина, конечно же не столько о животных и птицах, сколько о людях. В рассуждения старого журавля автор вкладывает свои понятия о добре и зле, о патриотизме, о служении общественному благу, о неразумности войн, и о многом другом. Здесь в полной мере проявилась гуманистическая философия художника и писателя. Приведу небольшой эпизод, когда после охоты людей на птиц молодой журавль радуется, что “все наши уцелели”. На что старый журавль с негодованием отвечает: “Наши, что такое наши? Все наши, все одинаково должны быть нашими — это люди только выдумали, будто есть чужие и наши… есть разные породы, это правда; есть и разные интересы у пород, сообразно их свойств и привычек, а когда дело касается жизни и смерти, — это для всех одинаково…наши…ишь ты какой аристократ! ...”
В другом эпизоде, отец молодого журавля - Горлан-трубач говорит: “И поверьте, друзья мои, что и для сильных мира самое мудрое правило – избегать войны, где можно кончить дело, хотя бы и плохим миром”. Вторит ему и мудрая журавлиха: “Великий грех перед Богом, пролитие крови…у нас, слава Богу, у журавлей, этого не водится”.
И как завещание самого писателя звучат наставления умирающего старого журавля в конце сказки: “Живите мирно, живите, не желая никому зла, а если вам кто сделает зло, не мстите. Помните, что всякая месть бессильна и не приносит утешения. Никого не осуждайте. Помня, что и все способны на поступки, достойные осуждения… помните, что общественный долг и общее дело выше личного. Любите – любовь всё…Единственно только любовь есть мать всех земных радостей и наслаждений. Сила любви сильнее смерти”.
Обидно, конечно, что путешествие Нильса известно во всём мире, а сказка Каразина забыта. Не пришёлся ко двору советской идеологии Николай Николаевич. Но об этом, чуть ниже.
Двадцатый век принёс Каразину сплошные разочарования: поражение России в войне с Японией, революция 1905 года. Всё это не могло радовать художника-патриота. Наступило смутное время: “все чего-то искали, - писал Илья Эренбург в своих воспоминаниях, - оживлённо спорили, волновались, а за всем этим чувствовалась усталость, разуверенность, пустота”. Появились новые направления в живописи, группировки художников отрицающих предшественников. Для Каразина – представителя старой школы – всё это было неприемлемо. Идеалы, которым он служил всю свою жизнь, рушились на глазах. Не сильно порадовало и избрание его академиком в 1907 году. Здоровье Николая Николаевича ухудшилось и весной того же года по совету врачей он переехал из Петербурга в Гатчину, где климат был более благоприятный. К проблемам со здоровьем добавились и финансовые.
Пришлось продать большую часть имущества, картин, рисунков. Это, конечно же, не могло способствовать выздоровлению, болезнь прогрессировала, участились сердечные приступы и 9 декабря 1908 года Н. Н. Каразина не стало. В некрологе, напечатанном в последнем номере “Нивы” за тот год говорилось: “Скончался крупный художник кисти и слова Николай Николаевич Каразин. Кому неизвестно это имя? Кто не припомнит эффектные, смело набросанные, полные живой фантазии и блеска его картины и рисунки? Каразина звали “русский Доре” - и это сопоставление не есть натяжка: у покойного художника было много общих черт с знаменитым французским рисовальщиком, любившим, как и Каразин, фантастические, величественные сюжеты. […] Он был чрезвычайно оригинален и самостоятелен в своих иллюстраторских композициях и вносил в них свою богатую фантастику, в особенности, если дело касалось излюбленных им восточных сюжетов. Н. Н. Каразин, можно сказать, грезил в своих рисунках: так ярки и фантастичны и неожиданны были многие из них. Излюбленными его сюжетами были сюжеты этнографические и военные, но в них он вкладывал столько живой поэзии и воображения, что они казались иной раз сюжетами сказочного мира. Он создал свою собственную “каразинскую” манеру, производившую впечатление свежести и оригинальности. Н. Н. Каразин был очень большой талант, и притом талант истинно русский: порывистый, страстный, увлекающийся. Работал Каразин с изумительной быстротой: о нём рассказывали целые легенды по этому поводу. И в течение своей долгой жизни (он скончался 67 лет отроду) он создал так много, что потребуется немало времени, чтобы хотя лишь приблизительно разобраться в его произведениях.”
Похоронен был Н. Н. Каразин с воинскими почестями на Никольском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге при большом стечении народа.
кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге. Фото А. Щербаков
Советской власти творчество Н. Н. Каразина не приглянулось. Художник и писатель огромного дарования он был попросту вычеркнут из истории отечественной культуры. В Литературной энциклопедии изданной Комакадемией в 1931 году под редакцией А.В. Луначарского Каразин подвергся уничижительной критике. Его назвали ярким представителем “колониального романа” и обвинили в невнимании к “угнетённым и бесправным инородцам”. Уличив в пристрастии к мелодраматизму и излишним “кричащим эффектам”, писателя приравняли к авторам бульварных романов. Очевидно, что статья эта явно заидеологизированная, хлёстко приклеившая ярлык бесталанности, имела мало отношения к литературной критике.
Как пишет Э. Шафранская: “Упомянутые “кричащие эффекты” (вероятно, составители имели в виду этнографизм сюжетов Каразина) – это, пожалуй, самая яркая, делающая его прозу неповторимой черта. Она завораживает современного читателя, а уж тогдашнего, для которого Каразин был Колумбом Средней Азии, думаю, и подавно. Называть любовные сюжеты “мелодраматической фабулой” – этого принижающего “комплимента” может быть удостоен, при желании, любой любовный сюжет. По поводу того, что Каразин “менее всего интересуется угнетенными и бесправными “инородцами””: при жизни писателя критики, свободные от прессинга советской идеологии, писали совершенно противоположное – в частности, о пристрастии Каразина к изображению местных народов, на которых, как указывал литературный критик П.Н. Ткачев, он и “сосредоточил свое внимание”.
О Каразине, как художнике, также практически не вспоминали на всём протяжении советской власти. Картины, конечно, не уничтожили, но об издании альбомов и репродукций, не могло быть и речи. Очевидно повлияло и участие художника в оформлении альбома о путешествии Николая II.
Сегодня, по счастью, постепенно издаются художественные произведения Каразина, пишутся научные работы и статьи нём. Хорошо бы ещё переиздать полное собрание сочинений, подарить нынешним детям каразинские сказки. Надеюсь, это случится.
Добром вспоминают Николая Николаевича и в Болгарии. В 2008 году в Софии в честь 130-летия освобождения от турецкого ига, там, как свидетельство благодарной памяти болгарского народа, была издана книга “Дунай в огне” на болгарском языке.
И закончить свой очерк я хочу словами самого Каразина, из той самой сказки о журавлях, звучащими сегодня как никогда актуально: “Надо, чтобы славные и добрые дела глубоко врезались в душу современников, передавались такими же глубокими, неизгладимыми чертами в сердца потомства и из поколения в поколение, без напоминающей помощи колоссальных, а все-таки не вечных монументов, хранили вечную славу о добрых и мудрых своих предшественниках…”
Источники:
1. “Нива”, иллюстрированный журнал литературы и современной жизни. 1874. № 18
2. Император Александр I и В. Н. Каразин / А. И. Герцен. - Санкт-Петербург: Тип. Ю. Н. Эрлих, 1906.
3. Багалей Д.И. Назарий Александрович Каразин и его колокол / – Киев.: Тип. Г.Т. Корчак-Новицкого, 1892.
4. Замечания майора Бланкеннагеля, впоследствие поездки его из Оренбурга в Хиву в 1793-94 годах. СПб. 1858
5. Шумаков В. Жизнь, труды и странствия Николая Каразина, писателя, художника, путешественника // Звезда Востока. Ташкент, 1975. № 6.
6. Садовень В.В. Русские художники баталисты XVIII-XIX вв. — М., 1955
7. Добромыслов А.М. Ташкент в прошлом и настоящем. Ташкент, 1912.
8. Русские военные востоковеды: до 1917 года: Биобиблиографический словарь / Авт.-сост. Басханов М.К., М: «Восточная литература» РАН, 2005. (Наука)
9. Лебедев А.К. В.В. Верещагин: жизнь и творчество, 1842—1904. М., 1972.
10. Очерк военных действий 1868 года в долине Заравшана. С планами дел на Самаркандских и Зерабулакских высотах. Составил М. Лыко. СПб., тип. Деп-та Уделов, 1871.
11. Зерабулакские высоты. Военная энциклопедия [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. СПб. ; [М.] Тип. т-ва И. Д. Сытина, 1911—1915.
12. Завоевание Туркмении / Сост. А. Н. Куропаткин. СПб., 1899.
13. Немирович-Данченко В.И., Год войны: Дневник русского корреспондента 1877-1878, т. 1, СПб.: Типография Лихачёва и Суворина, 1878
14. Н. Н. Каразин. ПСС. “Дунай в огне”. Дневник корреспондента. Тип. Сойкина, СПб, 1905
15. М. И. Салоникес, Самарская ученая экспедиция 1879 года; Вопросы истории, №1 1996 г.
16. Б. А. Голендер. Августейший изгнанник. Звезда Востока, №1, 2013, Ташкент
17. Киплинг Р. Свет погас. Стихотворения; Роман; Рассказы. — М., 1998
18. А. Бондарев. Игральные карты великого харьковца. И др. материалы, посвящённые Н. Н. Каразину. Интернет портал “Харьков манящий”.
19. “Нива” иллюстрированный журнал литературы и современной жизни. № 25, 1887 г.
20. Пилявский В.А. Здания, сооружения, памятники Одессы и их зодчие. — 2-е изд. — Одесса: Optimum, 2010
21. Березюк Н.М. Каразин – внук Каразина. // Научно-популярный ежеквартальный журнал “Университеты”. 2009. - № 2(37), Харьков
22. Е. Л. Марков. Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге. — СПб; 1901.
23. Старостенков Н. В. Железнодорожные войска России. Кн. 1. На службе Российской империи: 1851–1917. / Под ред. Г. И. Когатько. — М.: «Евросервис-СВ», 2001.
24. Светлана ГОРШЕНИНА. Закаспийская железная дорога: рождение мифа. Восток свыше № 1-2. Ташкент,2014
25. Редигер А. Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра в 2-х томах. Т. 1. — Канон-пресс; М., 1999.
26. “Нива”, иллюстрированный журнал литературы и современной жизни. 1896. №№ 47, 48.
27. Эренбург И. Г. Люди, годы, жизнь. В 3-х томах. т. 1 — М.: Текст, 2005
28. Н. Н. Каразин. С севера на юг. Путевые воспоминания старого журавля. Изд. А. Девриена. СПб, 1890 г.
29. “Нива”, иллюстрированный журнал литературы и современной жизни. 1908. № 52.
30. Элеонора Шафранская. “Туркестанский текст в русской культуре: Колониальная проза Николая Каразина (историко-литературный и культурно-этнографический комментарий)”. — СПб; Свое издательство, 2016
