В своей, давно ставшей библиографической редкостью книге “По дорогам неведомого Туркестана”, Розалия Львовна Золотницкая пишет: “Путешественники того периода (19 века, прим. В.Ф.) были горячие русские патриоты. Это были истинные пионеры русской географической науки. Им обязаны мы первыми картами, на которых мощные водные артерии, массивы горных хребтов, труднопроходимые снега и знойные пустыни нашей родины нанесены в те места планшетов, где прежде белели огромными пятнами неведомые пространства. Ради изучения и расцвета страны они с большим мужеством, безграничной любовью к науке и глубокой верой в прогресс научной мысли добровольно обрекали себя на страдания и опасности походной жизни в неведомых странах”.
Первым в этом ряду подвижников, безусловно, следует назвать Николая Алексеевича Северцова – выдающегося путешественника и зоолога, первопроходца “неведомого Туркестана”.
Первым в этом ряду подвижников, безусловно, следует назвать Николая Алексеевича Северцова – выдающегося путешественника и зоолога, первопроходца “неведомого Туркестана”.
Глава первая
Выбор цели
Жизненный путь Николая Алекеевича больше похож на приключенческий роман, нежели на привычную стезю учёного. Недолгая по нынешним меркам - всего то 58 лет - жизнь учёного и путешественника вместила в себя очень много: военные походы и битвы, плен и счастливое избавление от него, знакомство и дружба с Чарльзом Дарвином, путешествия и научные открытия. Имя Северцова навсегда осталось в названиях географических объектов, а также представителей животного мира и мира растений. Его именем назван пик и ледник на Памиро-Алае — у истоков реки Кашкадарьи, ледник в Заилийском Ала-тау. Именем учёного назван ряд животных и растений: тушканчик Северцова, рябчик Северцова, тёмная мышовка, лютик Северцова, в латинских названиях, которых значится его фамилия.
Представители древнего рода Северцовых издавна, со второй половины XVII века, проживали в Воронежской губернии. Здесь, в селе Хвощеватово 27 октября 1827 года и родился будущий исследователь Туркестана. Он стал первенцем в семье Алексея Петровича Северцова, вышедшего в отставку полковника, героя Бородина, потерявшего там руку и получившего золотую шпагу за храбрость. Алексей Петрович был весьма неординарной фигурой на фоне местных помещиков. Яркая натура, человек твёрдого, властного нрава, он был строг, но справедлив и по тому времени достаточно демократичен. “Спины не гнул, прямым ходил” споёт через столетия о таком характере Владимир Высоцкий. Он не стеснялся говорить правду в глаза любому, не считаясь с его положением и званием. За эту прямоту его уважали как друзья, так и недруги, и жизнь свою Северцов-старший завершил в должности предводителя дворянства Землянского уезда Воронежской губернии.
Алексею Петровичу принадлежал известный всей России конный завод и несколько крупных имений в Воронежской губернии. В одном из них, селе Петровском, и прошло детство Николая Алексеевича.
Склонность к изучению природы обнаружилась у маленького Коли уже в раннем детстве. Ещё не разбирая букв, он с огромным интересом перелистывал страницы книг, рассматривая рисунки птиц и зверей, жадно слушал рассказы взрослых о жизни и повадках животных. А когда научился читать, его любимой книгой на долгие годы стала «История природы» французского натуралиста Жоржа–Луи Бюффона. С детства Николай полюбил и охоту. Один из его гувернеров был страстным охотником и часто брал мальчика в лес, где учил его распознавать разные виды птиц не только по внешнему виду, но и по особенностям полета и по голосу. Охота стала для Николая Алексеевича страстью на всю жизнь, и именно она способствовала развитию у него таких качеств как решительность, мужественность, целеустремлённость. В результате такого опыта Северцов не стал лабораторным учёным в привычном понимании этого слова – поле, лес, природа для него были и домом, и лабораторией, и кабинетом исследователя. В то же время он не был из числа тех горе-охотников, что бьют дичь почём зря. Прекрасно понимая роль охоты в научном исследовании, он в этом отношении был последователем знаменитого русского охотника и писателя Сергея Тимофеевича Аксакова.
Как и все дворянские дети того времени, начальное образование Николай Алексеевич получил дома и, надо заметить, образование это было очень высокого качества. Ко времени поступления в университет он свободно владел четырьмя языками: немецким, французским, английским и латынью; хорошо знал не только русскую, но и европейскую литературу, сочинял стихи и весьма неплохо рисовал.
16-летним юношей Николай покидает отчий дом, и уезжает в Москву, где поступает на физико-математический факультет университета.
В Москве Северцов проживает в небольшом деревянном флигеле, расположенном в одном из арбатских переулков. Проживает вместе со своим дядькой Федором Григорьевичем, который заведовал бытом юного студента - утром провожал на лекции в университет, а по субботам водил в баню.
Лес по-прежнему оставался для Николая магнитом, куда его неудержимо влекло. Часто поднимаясь вместе с первыми петухами, он отправлялся в поход, возвращаясь домой только к ночи. Балкон в этом случае он нарочно оставлял открытым, чтобы залезать в дом, никого не беспокоя.
В университете Николай Алексеевич начинает заниматься зоологией под руководством выдающегося русского учёного Карла Францевича Рулье. Уроженец Нижнего Новгорода, сын сапожника и повитухи, Рулье упорством и талантом сделал головокружительную карьеру в научном мире, став профессором медицины и зоологии Московского университета и зачинателем так называемого экологического направления в зоогеографии, которое в дальнейшем будет блистательно разработано его учеником Николаем Северцовым.
Рулье был абсолютно неприхотлив и безалаберен в быту, страшно рассеян и забывчив - типичный Паганель из жюльверновских “Детей капитана Гранта”. Но учёным и лектором он был блестящим, правда, о лекциях частенько забывал. Студентов на естественном факультете было немного и случалось, придя на лекцию, они не находили лектора в аудитории. Но в этом случае они уже знали, что делать. Всей ватагой устремлялись в знаменитую кофейню Печкина, где обычно и находили своего преподавателя за кружкой пива и с неизменной трубкой в зубах. В этом случае Рулье, ничуть не смущаясь, объявлял, что поскольку все студенты в сборе, то незачем возвращаться в аудиторию и читал лекцию тут же, в кофейне.
Карл Францевич Рулье.
От своего учителя Северцов взял самое главное умение для учёного – наблюдать и критически делать выводы из тщательно собранных фактов.
Другим человеком оказавшим влияние на Северцова и определившим направление его научной деятельности стал Григорий Силыч Карелин, известный путешественник, прадед великого русского поэта Александра Блока, с которым Северцов познакомился в 1845 году. Умнейший человек своего времени, чрезвычайно остроумный, лёгкий в общении, Карелин очаровал Николая рассказами о Семиречье, из путешествия по которому он недавно вернулся.
Григорий Силыч Карелин.
Благодаря живому повествованию перед глазами Северцова проносились картины богатой природы далёкой земли - пустынная и субтропическая растительность, жаркие равнины и снеговые горные хребты, летний нестерпимый зной и зимние суровые холода. После услышанного изучение природы Средней Азии стало для Николая Алексеевича целью и смыслом жизни. Однако до первого путешествия в неведомый и такой манящий край пройдёт ещё двенадцать лет. За это время Северцов завершает обучение в университете, и в 1854 году заканчивает монографию «Периодические явления в жизни зверей, птиц и гадов Воронежской губернии». Защита её осенью 1855 года в качестве магистерской стала событием в научном мире. Оппонентом на диспуте был наставник диссертанта Карл Францевич Рулье, а официальный отзыв дал академик Александр Фёдорович Миддендорф, оценивший работу Северцова чрезвычайно высоко. Он даже предложил учёным-зоологам Германии издать ее немецкий перевод.
Спустя десятилетия Сергей Иванович Огнев, выдающийся советский биолог, назвал диссертацию Северцова «первой настоящей экологической работой в России», а один из крупнейших мировых зоологов Георгий Петрович Дементьев писал, что она «была выдающимся явлением в научной жизни нашей страны» и «представляла собой первое детальное экологическое исследование в мировой зоологической литературе».
За диссертацию 28-летнему учёному присудили Демидовскую премию - самую почётную неправительственную награду того времени. В денежном выражении она составляла двадцать тысяч рублей.
После своего триумфа Северцов обращается в совет университета с просьбой о допущении его к чтению лекций на правах приват-доцента. Просьба, однако, удовлетворена не была - почему-то соратники усомнились в педагогических способностях кандидата. Сохранился прелюбопытный документ, привожу его полностью:
“Постановление совета физико-математического факультета Московского университета”
(По делу об определении магистра Северцова преподавателем в звании доцента при Московском университете)
“Члены факультета, принимая в соображение, с одной стороны, существующие постановления о доцентах, а с другой – личность г. Северцова, известного всем им с самого поступления в университет, прежде всего единодушно изъявили своё убеждение относительно учёных достоинств г. Северцова, заключающихся в следующем:
Г. Северцов всегда отличался необыкновенным трудолюбием и наклонностью к глубокому и подробному изучению избранного им предмета; члены факультета всегда ожидали от него весьма полезного деятеля в области естественных наук, как относительно исследования частных вопросов теоретических, подлежащих кабинетным соображениям, так и относительно указаний отдельных характеристическихявлений при собственном его наблюдении в определённой сфере естествознания.
Относительно же педагогических его способностей, необходимых для публичного преподавания, члены факультета изъявили некоторые сомнения: не находя в его предшествовавшей деятельности достаточных ручательств, на основании которых можно было бы ожидать от него, как от преподавателя, больших успехов.
Представляя на благоусмотрение Совета и высшего начальства вышеизложенные свои соображения, факультет имеет честь изъяснить, что в настоящее время он не может ещё постановить окончательного заключения об этом, потому, что г. Северцов не представил ещё новой диссертации provenialegend, которая требуется постановлением об определении особых преподавателей в звании доцентов.
При сём прилагается и прошение г. Северцова. 25 ноября 1855. Декан Михаил Спасский”.
Тогда Николай Алексеевич обращается к академику Миддендорфу, высказав желание совершить, с исследовательской целью, путешествиев Среднюю Азию. После ходатайства академика желание молодого учёного было удовлетворено - он был командирован в киргизские степи.
Летом 1857 года воодушевлённый Николай Алексеевич отправляется к Аральскому морю, к реке Сырдарья. С этого и начался двадцатилетний период путешествий Северцова по Средней Азии – полный опасных приключений и необыкновенных открытий.
Глава вторая
ТуркестанНадо сказать, к середине 19 века, Туркестан был в огромной степени terra incognita, то есть неизведанной землёй. Исследование этого края только начиналось, и часто сопровождалось стычками между местным населением и русскими отрядами. Существовала и межплеменная вражда, доходившая иногда до кровопролитных столкновений. Бесчинствовали разбойничьи шайки грабившие, а то и убивавшие проезжих торговцев и путешественников. Поэтому, несмотря на мирный характер экспедиции, работать Николаю Алексеевичу приходилось в экстремальных условиях.
Н.А. Северцов, 50-е годы 19 века.
Первая экспедиция была снаряжена по поручению и на средства российской Академии наук. Руководство ею было поручено Северцову, а задачи, которые она должна была решить, были весьма разнообразны. К примеру, академик Рупрехт просил выяснить вопрос о происхождении некоторых лекарственных растений, ежегодно, в большом количестве, привозимых из Бухары на Нижегородскую ярмарку. Растения эти - мускатный корень, гальбанум, ферула и некоторые другие, довольно широко использовались в русской медицине того времени. В письме к Северцову Рупрехт, в частности, пишет - «Дело чести образованного государства и обязанность Академии рассеять мрак, покрывающий вопрос о происхождении этих продуктов царства растений».
Академия наук, в свою очередь, просила собрать сведения «о подразделении киргизов Оренбургского ведомства на роды, отделения и подъотделения... и постараться определить, по личным наблюдениям, количество душ обоего пола, какое средним счётом можно при статистических соображениях полагать на 100 киргизских кибиток».
Председатель Географического общества, обращаясь к главе экспедиции писал, что «...с особенной благодарностью примет всякие сведения из области физической географии или этнографии, которые угодно будет господину Северцову сообщить Обществу во время его путешествия».
В экспедицию, кроме Северцова, вошли: молодой, но уже достаточно известный, талантливый учёный - ботаник Илья Григорьевич Борщов, препаратор Иван Гурьянов, а также топограф, охотник и небольшой отряд казаков.
И.Г. Борщов.
18 мая 1857 года Николай Северцов со своим небольшим отрядом, напутствуемый учёными собратьями, выехал из Петербурга в Оренбург. Обоз, состоящий из двух тяжело нагруженных экипажей, добирался до крайней точки империи ровно месяц. Здесь экспедиции пришлось задержаться – ждали отставший в пути груз. Времени, однако, не теряли. Борщов производил ботанические, а Северцов - зоологические сборы. Так было положено начало большим научным коллекциям - зоологическим Северцова и ботаническим Борщова. Через некоторое время к экспедиции присоединились отставшие топограф Алексеев и несколько препараторов.
3 августа, после необходимой подготовки, Северцов выступил из Оренбурга во главе своего небольшого отряда, сопровождаемого караваном верблюдов. Впереди его ждали два года странствий в диких, почти неведомых киргизских степях.
Уже в самом начале путешествия начались открытия. В долине реки Аксу были обнаружены залежи угля, на сопках Мугоджар (южный отрог Уральских гор) выходы нефти (в 1892 году здесь была основана первая нефтянная контора “Леман и Ко”).
Нефть была обнаружена ещё в нескольких местах в низовьях реки Эмба, в районах Кандарала, Манайли и некоторых других. Ныне Эмбинская нефть известна во всём мире.
Бегло осмотрев плато Усть Урт, отряд двинулся к северному берегу Аральского морю, а оттуда к устью Сырдарьи.
20 октября, оставив за спиной почти три тысячи километров, экспедиция добралась до форта Казалинск. Форт №1, как тогда называли один из первых форпостов Российской империи в Туркестане, Казалинск являл собой типичное для Средней Азии селение. Низкие домики с плоскими земляными крышами, практически без окон, базар с длинными рядами прилавков за которыми длиннобородые торговцы, зазывая покупателей, громко расхваливают свои товары. Медленно шагающие по узким улочкам навьюченные верблюды и ослики, едва видимые под огромными тюками. Пёстрая толпа ярко одетого, кричащего и жестикулирующего восточного люда.
Туркестанский базар.
В Казалинске задержались почти на месяц, - ждали морозов, чтобы сырдарьинский лёд смог выдержать вес нагруженных верблюдов. Пятого ноября решили - можно, и - отправив топографа Гурьянова с транспортом и собранным материалом назад, в форт Перовский - Северцов, Борщов и Алексеев с небольшим отрядом направились к югу, в неведомые и таинственные Кызыл-Кумы. Это была первая научная экспедиция, проникнувшая в самое сердце Красных песков.
«Обширные безводные пространства, которые нам пришлось пройти, были доступны только зимой, при снеге, - писал Северцов в своём отчёте Академии наук - во всякое другое время пришлось бы раздробить это исследование на несколько поездок из форта No 1 и форта Перовский».
Осмотрев развалины Джанкента – древней столицы огузов - экспедиция направилась к побережью Аральского моря туда, где еще не ступала нога ни одного европейца.
Здесь исследователи сделали важное открытие – море усыхало. Об этом говорили, ещё не потерявшие своего естественного цвета раковины, разбросанные по прибрежному песку, да многочисленные солёные озёрца, оставленные ушедшим от берега морем.
Исследовав побережье и сделав топографическую съёмку местности, Северцов со своими спутниками возвратился к началу своего пути – форту Перовский. Случилось это 12 декабря 1857 года.
Оставшиеся зимние месяцы исследователи занимались изготовлением чучел, маркировали и описывали коллекции, изредка совершали вылазки в окрестности форта.
Наступившая ранняя весна ошеломила Северцова буйством красок цветения трав и растений степного края. Ботаническая и зоологическая коллекции стала существенно пополняться, в основном за счёт пернатых. Николай Алексеевич, будучи метким стрелком, умел, как никто, одним выстрелом достать труднейшую птицу. Каждый день он проводил в поле. Даже приступы тяжелой тропической лихорадки не могли заставить учёного лежать. Превозмогая боль, а это случалось часто, садился он в седло со своим неизменным ружьем, чтобы добыть очередной, неизвестный науке экземпляр.
В середине апреля Северцов, для продолжения дальнейшего исследования края, и пополнения зоологической коллекции, решает присоединиться к отряду, посланному рубить джидовый и тополевый лес в районе озера Джарты-Куль. Кроме того, учёный мечтал исследовать горный массив Каратау – отрог Тянь-Шанских гор. Однако, к несчастью, неотложные дела задержали Николая Алексеевича, и отряд отправился без него. Только три дня спустя, в сопровождении десяти казаков он двинулся вдогонку и через несколько дней присоединился к нему. Встреча произошла в урочище Кумсуат, в том самом месте где в 1853 году случилась битва отряда русских войск с кокандцами. Триста русских солдат столкнулись с многотысячным войском противника. Несмотря на явное превосходство кокандцы были разбиты наголову, потеряв все пушки. Об этом Северцову рассказал участник сражения, офицер командующий отрядом казаков.
На следующий день, пройдя ещё несколько десяток километров, расположились лагерем. Солдаты стали заготавливать дрова, а Северцов, несмотря на участившиеся приступы лихорадки, занялся своим любимым занятием - охотой.
Болезнь не отступала, 26 апреля он почувствовал себя особенно нездоровым и провалялся полдня. Потом всё-таки поднялся, и, как он объяснил, - “желая стряхнуть с себя хворость”, отправился на охоту, сопровождаемый двумя препаратами, тремя казаками и двумя киргизами. Если б он только знал, какая беда ожидает его впереди.
Глава третья
В пленуИтак, 26 апреля 1858 года, отряд, состоящий из семи человек, неторопливо продвигался среди зарослей джиды. Вскоре пейзаж сменился, показались песчаные барханы, переходящие в отдалении в голые пески, – начало Голодной степи. Надежды охотников на эту местность вскоре начали оправдываться. Едва они выехали из зарослей, как тотчас спугнули дикую козу, а неподалёку, в кустах, нашли пару маленьких козлят. Здесь Северцов спешился, привязал козлят и спрятался в зарослях, дожидаясь, когда вернётся их мать.
Киргизы-проводники между тем ускакали за барханы и через некоторое время вернулись с тревожной вестью – поблизости рыскал вооружённый отряд кокандцев. К несчастью, те тоже заметили охотников. Поднявшись на холм и увидев небольшую группу чужеземцев, они решили напасть.
Киргизы-проводники между тем ускакали за барханы и через некоторое время вернулись с тревожной вестью – поблизости рыскал вооружённый отряд кокандцев. К несчастью, те тоже заметили охотников. Поднявшись на холм и увидев небольшую группу чужеземцев, они решили напасть.
Кокандские воины.
В этой непростой ситуации хладнокровие не изменило Северцову. Послав двух киргизов в лагерь за подмогой, он приказал казакам собрать лошадей и спрятаться в кустах. К сожалению, никакого военного опыта у Николая Алексеевича в ту пору не было, иначе нападение, вероятнее всего, он бы отбил. Казаки подчиняться гражданскому чину не стали и заявили, что сопротивляться бессмысленно и нужно отступить. Северцов не счёл себя вправе распоряжаться чужими жизнями и отряд, пришпорив лошадей, пустился в бегство.
Враги выстрелили по убегавшему отряду, и когда дым рассеялся, Северцов увидел, что настигший их один из кокандцев ударил пикой скакавшего рядом препаратора. Бедняга от удара свалился с лошади, которая поскакала дальше, и, упав на землю, стал молить о помощи. “Укройтесь в колючках”, - успел крикнуть бедняге Северцов, но тут развернувшийся кокандец нанёс удар пикой и ему. Ярость обложенного со всех сторон волка охватила Николая Алексеевича. Прицелившись в ранившего его врага, он спустил курок, и лошадь противника ускакала дальше без ездока, насмерть сражённого пулей. Но напавших было намного больше, ещё трое всадников настигли Северцова и один из них сбил его пикой с лошади. Уже лёжа на земле, учёный выстрелил со второго ствола, но патрон, слишком туго забитый, заклинило и ружьё разорвало. Взбешенный кокандец выхватил саблю и стал наносить поверженному удар за ударом по шее; и, скорее всего, отрубил бы ему голову, но двое других оттащили опьянённого кровью сотоварища от Северцова. Живой русский представлял большую ценность, чем мёртвый – за него можно было взять хороший выкуп. Привязав истекающего кровью пленника к лошади, отряд поскакал в неизвестном направлении.
Между тем из русского лагеря к месту стычки прибыл отряд, посланный на помощь, попавшим в беду охотникам. К сожалению, пока седлали стреноженных лошадей, время было упущено. Нашли только окровавленный приклад разорванного ружья, да следы крови, цепочкой тянувшиеся в степь. По ним организовали погоню, но километров через тридцать вернулись обратно – следы были погребены песками.
День склонялся к вечеру, когда отряд с пленным подъехал к месту, называемому Охчу. Когда-то здесь был большой город Отрар, сейчас же взору Северцова предстали лишь разрушенные могилы и земляные жилища, в которых жили отшельники. В одну из землянок и внесли вконец обессилевшего пленника. Там его встретила старуха, зажегшая примитивный светильник – глинянное блюдце с салом и тряпкой вместо фитиля.
Северцов в изнеможении растянулся на полу и уже стал засыпать, когда неожиданно в землянку вошёл молодой мужчина в богатом халате, перехваченном кожаным ремнём с серебрянной чеканкой. Узкие глаза на своеобразно красивом лице смотрели властно и требовательно. Это и был главарь разбойников по имени Дашан. Он недавно присоединился к своей шайке и решил немедля поговорить с пленником. Обратившись к Северцову на чистейшем русском языке – когда-то Дашан служил в русском отряде – он стал распрашивать о численности и расположении русских отрядов. Но Северцов, сославшись на слабость, отвечать отказался. Дашан, велев старухе принести пленнику кислого молока, вышел. Через час разбойники, вновь привязав русского пленного к лошади, двинулись дальше. Проехали километров 20, затем спешились и расположились на ночлег. Спали недолго - через три часа Северцова разбудили и путешествие продолжилось. На этот раз привязывать пленника не стали, и тот смог сам править лошадью. Дашан скакал рядом и беспрестанно донимал Северцова расспросами. Отвечать нужно было весьма осмотрительно. К счастью, Николай Алексеевич чувствовал себя уже достаточно бодро, чтобы не допустить оплошности. Улучив момент, Северцов мимоходом заметил, что взятие его в плен навлечёт неминуемый гнев русских и расплата последует незамедлительно. Угроза подействовала, Дашан подъехал к брату и стал с ним совещаться. Затем, вернувшись к пленнику, спросил какой выкуп даст за него русское правительство.
- Ни гроша не даст, – отвечал Северцов, – напротив, прибегнет к военной силе, чтобы
меня освободить. Вам надобно со мной договариваться. Пошлите гонца с письмом, тот привезёт задаток, а остальное я выплачу тому, кто доставит меня в форт Перовский.
- И сколько вы предлагаете?
- Двести золотых.
- Хорошо, но немного прибавьте. Я должен учесть интерес Яны-Курганского бека. Без него вопрос не решить.
На том и порешили.
Между тем путешествие подошло к концу - показались глинобитные крепостные стены Яны-Кургана
Среднеазиатская крепость.
Дашан, желая похвастать столь знатной добычей, гордо гарцевал на своём гнедом рядом с Северцовым.
Въехав в Яны-Курган, Дашан поспешил представить пленника коменданту крепости - малорослому худому человеку с жиденькой бородкой и чрезвычайно неприятным выражением лица. Северцова встретили со всеми полагающемуся ему почестями – пригласили сесть, а затем, заметив, что сидеть ему тяжело, подложили под локоть подушку. Подали чай с изюмом, и комендант стал задавать Николаю Алексеевичу вопросы, мало отличавшиеся от прежних. Удовлетворившись ответами, комендант стал беседовать с Дашаном, а Северцов мгновенно уснул сном человека, за спиной которого 250 километров тяжёлого пути, пройденного за сутки.
Было уже темно, когда его разбудили и отвели в кибитку внутри крепости. На следующий день Дашан, зайдя к Северцову, сказал, что уезжает на два дня по своим делам, а заботу о нём поручает своему младшему брату. И действительно, ровно через два дня Дашан вернулся и тут же повёл своего пленника к коменданту, чтобы поговорить о выкупе. Торговались долго и, в конце концов, сошлись на 500 золотых.
Северцов написал два письма: одно начальнику Сыр-Дарьинской линии, другое - своим родным. Впоследствии оказалось, что ни одно из них не было отправлено.
После переговоров Дашан объявил, что отправляется в свой родной аул и берёт заложника с собой, где тот и будет жить до получения выкупа. Выехали в тот же час небольшим отрядом, состоявшим из Дашана с двумя братьями, старика-киргиза, которому был поручен надзор за пленником, и жены Дашана.
Женщину эту, как вспоминал впоследствии Николай Алексеевич, черноглазую, с правильными чертами лица, можно было назвать привлекательной даже по европейским стандартам. Одета она была в халат и шаровары, а на голове было намотано белое полотенце в виде высокого цилиндра.
Киргизская женщина.
Путешествие до аула длилось пять часов. Едва выехали, начался дождь, и можно только восхититься выносливостью Николая Алексеевича, который, превозмогая боль от ещё не заживших ран, промокший до нитки, мужественно, без единой жалобы выдержал этот нелёгкий путь.
Наконец прибыли на место, и Дашан повёл Северцова в свою роскошно убранную коврами юрту. Вдоль стен стояли сундуки, набитые добром, говорящие о богатстве хозяина. К Северцову Дашан отнёсся как к дорогому гостю. Усадил на ковёр и вместе с ним пил чай, который разливала его супруга.
Ночевать пленника повели в жилище старшего брата хозяина, также весьма роскошное по местным понятиям. Наконец-то я высплюсь, подумал Николай Алексеевич, но не тут-то было. Солнце ещё не взошло когда Северцова разбудили, объявив, что нужно немедленно выезжать к Туркестанскому губернатору - датху.
- Как же так, - воскликнул заложник, - ты же говорил, что до возвращения гонца я буду жить у тебя в ауле.
-Я и сам так думал, - отвечал Дашан, но датха, узнав о тебе, прислал нарочного с приказом доставить тебя к нему, а ослушаться я не могу.
- А как он узнал?
- Думаю, Яны-Курганский комендант поспешил доложить. Но ты не беспокойся, потом мы вернёмся сюда.
И опять скрипит седло, и опять долгая, нелёгкая дорога. Но даже это вынужденное путешествие дало учёному-натуралисту немало наблюдений. Перед глазами Северцова проходила степь, покрытая разнотравьем, пересекаемая горными ручьями и речушками. Проехали мимо большого аула, раскинувшегося у зелёного холма. Аул ещё спал - догорали ночные костры, дремали верблюды, пережёвывая жвачку, притихли овцы, и лишь собаки, почуяв чужаков, оглашали окрестности свирепым лаем. Эта картина навсегда врежется в память Николая Алексеевича, и он опишет её в своём очерке “Месяц в плену у кокандцев”.
До Туркестана было около трёхсот километров - тяжёлое испытание для человека, не оправившегося от ран и не успевшего как следует отдохнуть. Только дорожные впечатления отвлекали внимание естествоиспытателя от тягот пути.
На привал останавливались в попадавшихся на пути аулах, где путников встречали с неизменным радушием гостеприимством. Путешествие закончилось для Северцова тяжело. Непривычный к кокандскому седлу, он натёр себе ноги, и на них образовалась сплошная рана, незаживавшая до конца июня. Но всё когда-нибудь кончается -закончилась и эта поездка.
Мечеть Азарет-Султан в Туркестане и часть крепостной стены.
На четвёртый день пути, поднявшись на холм, путники увидели Туркестан, тёмно-зелёной полосой раскинувшийся по берегу реки Карачан. Вдали явственно виднелся огромный купол мечети Азрет-Султана.
Глава четвёртая
ВызволениеТуркестан, расположенный на пересечении караванных путей из Самарканда, Бухары и Хивы, один из самых древних городов Средней Азии. Первые сведения о нём появились ещё в VI веке нашей эры. В XII веке здесь жил поэт и мыслитель Ходжа Ахмед Ясави. В 63 года, в возрасте пророка Мухаммеда, он заточил себя в келью до конца своих дней, ибо считал, что никто не может быть выше пророка Мухаммеда и, соответственно, он, как человек преданный учению ислама, не может больше видеть солнце. После смерти был канонизирован как национальный святой всех тюркских народов, населяющих Центральную Азию. По приказу Тамерлана в 1396—1398 годах рядом с мавзолеем Ясави построили мечеть, которая приобрела широкую известность в мусульманском мире как религиозный центр Азрет Султан - под этим именем Ясави был известен в народе.
Мавзолей Ходжи Ахмеда Ясави. Рисунок из «Военного сборника». 1866 г.
Отмечу, что первое подробное описание этого памятника было сделано именно Северцовым.
Ко времени появления в Туркестане Николая Алексеевича, значение города для Шёлкового пути уже было утрачено, однако десятки караванов всё еще продолжали свой ежедневный неспешный круговорот. Тысячи паломников со всего света стекались сюда, чтобы причаститься к святому месту.
Миновав городские ворота путешественники, узкими улочками, подъехали к базару, заполненному разношерстной толпой: мужчины, одетые в яркие, расшитые птицами и цветами халаты, женщины в длинных тёмных одеждах с волосяными сетками, закрывавшими лицо, босоногие мальчишки, бежавшие за путниками с криками – “урус, урус”. Миновав базар, опять углубились в переулки, и, наконец, подъехали к крепости, где находилась резиденция губернатора. Спустя какое-то время, потребовавшееся на бюрократические церемонии, Дашан с пленником были сопровождены на главный двор - некое подобие приёмной. В этот день был мусульманский праздник и датха принимал кокандских гостей, которые расположились на коврах, уложенных на полу.
Торжественный приём во дворце. Фото из “Туркестанского альбома”
Сам датха, имя его было Мурза Нисау, восседал под навесом в глубине двора, окруженный наиболее почётными гостями. Вновь прибывших усадили неподалёку от правителя и подали плов. Как только с угощеньем было покончено, началась беседа. Переводчиком служил Дашан.
- Зачем оренбургский генерал-губернатор едет в степь? – спросил датха Северцова.
- Затем, чтобы посмотреть, хорошо ли живётся подвластным нам киргизам.
- Точно ли у него мирные намерения?
- Пока самые мирные. Если вы освободите меня, то вам нечего беспокоиться; если же
нет, то генерал изменит свои мирные намерения. На Сыр-Дарье у нас столько войска, что его хватит для разгрома всего ханства.
Беседа закончилась и датха, что-то приказал рядом стоящему слуге. Тотчас принесли богато расшитый шёлковый халат. Губернатор надел его, затем снял и подал Дашану.
Это означало награду за удачный набег. Кроме того Дашан получил повышение – чин юзбаши, то есть сотника. Аудиенция закончилась и, выйдя во двор, Северцов вслед за своими спутниками хотел сесть на лошадь, но Дашан, смущаясь, заявил, что Северцов должен остаться и последовать за человеком датхи.
- Как же так, - возмутился Николай Алексеевич, - ведь ты говорил, что после представления правителю мы возвратимся в твой аул.
- Что я могу поделать, датха решил по-другому – отвечал Дашан, и вместе со своими людьми стремительно покинул обескураженного пленника.
С поникшей головой и тяжестью в душе Северцов отправился за своим новым надзирателем. Им оказался кокандский артиллерийский юзбаши Абселям – русский пленный принявший мусульманство и поступивший на службу к кокандцам. Пройдя несколько дворов они, через низкую дверь, вошли в маленькую комнатушку с глиняными стенами, земляным полом и дырой под самым потолком, служившей окном. Принесли кошму и сосуд с водой, после чего надзиратель вышел и запер за собой дверь – Северцов оказался, по сути, в тюрьме. А впереди его ждали новые испытания.
Кокандцы решили, что если склонить пленника к принятию мусульманства, то русские от него откажутся и инцидент с пленением, грозящей виновникам неприятностями, будет исчерпан.
Северцова стал навещать некто Мамаджан. Это был тоже русский принявший ислам, только, в отличие от Абселяма, не пленный, а дезертир. Вот, что вспоминал впоследствии Николай Алексеевич об этих беседах. Мамаджан увещевая пленника, говорил: “вот ещё один русский поселится в Кокане, то есть я, что возврату мне нет, но что, впрочем, здесь жить хорошо, живет же он — и доволен судьбой и Коканом, русские тут в ходу: только нужно принять мусульманство и коканское подданство, и пришел он с этим советом, земляку добра желая… слова были довольно учтивы, но голос груб и неприятен. Я спросил: «Что мне будет, коли откажусь и от мусульманства, и от коканского подданства?» — «Тяжелый плен, — отвечал, — а, пожалуй, и убьют, как держать надоест»; и мне стали мерещиться азиатские мучительные казни, особенно кол. На смерть я, впрочем, смотрел равнодушно, за одно быть добитым, благо меня уже в стычке начали убивать, но мысль об коле обдавала меня холодом; я вспоминал, что посаженные на кол мучатся по целым суткам. Он разыгрывал разные варианты на эту тему, то грозя смертью, то говоря, но весьма общими местами, что в Кокане жить хорошо, и моя участь от меня зависит; я слушал молча, а более мимо ушей пропускал; смутно мне представлялась безотрадная будущность неволи, тоски, может быть мучительной смерти, — а не мучительную я начинал уже считать за освобождение. И более и более подавляло меня чувство своей слабости и беспомощности. Однако на прямые вопросы, на что же я решаюсь, я все отвечал отказами от мусульманства и коканства, а на запугиванье заметил, что хорош же я буду мусульманин со страха, что это подлость. Тут мой собеседник вспыхнул: «Не страх, — сказал он, — а благоразумие, расчет», — и себя привел в пример, что, когда делать нечего, так не покориться обстоятельствам есть бессмысленное упрямство. «Сам я, — продолжал он с озлоблением, — не хуже тебя благородный, хоть и казачью лямку тянул, да вот хмельной пришиб офицера (или товарища, не помню), так не пошел же под шпицрутены, а живу здесь вольным коканцем».
Ничего не добившись Мамаджан отступил, но тут сменил его Абселям, усиленно уговаривая пленника сменить веру. В отличие от Мамаджана он казался Северцову более симпатичным и отзывчивым. Думаю ещё и потому, что в плен попал поневоле, а не дезертировал.
Общаясь с Абселямом, Николай Алексеевич узнал его удивительную историю, будто сошедшую со страниц салонного романа. Абселям, – русское имя Северцов не запомнил, – происходил из сибирских казаков. С молодости он посвятил себя ратному труду. В одной из стычек с отрядами султана Кенисоя Касимова попал в плен и был передан кокандскому хану. Тот всеми правдами и неправдами добывал себе пленных русских, для обучения своего войска военному делу. Так молодой казак попал на службу к кокандцам. Но на все попытки убедить его принять ислам отчаянно сопротивлялся, надеясь на побег. Это продолжалось четыре года, и, возможно так и остался бы казак христианином, если бы не вмешалась её Величество Любовь. Влюбился парень без памяти в кокандскую девушку, а та ответила взаимностью. И, как пелось в одной популярной песне, – “Всё бы шло прекрасно и забавно, если б миром правили поэты”. Но, увы, страсть восточных Ромео и Джульетты вскрылась, и, по приговору шариатского суда, влюблённых ожидала мучительная смерть – русский должен был закончить жизнь на колу, а девушка на дне водоёма. Могла их спасти только женитьба, но за неверного мусульманка выходить не имела права, и пришлось казаку стать правоверным по имени Абселям.
Кокандская женщина. XIX век.
Между тем здоровье Николая Алексеевича ухудшилось, раны стали гноиться, и Абселям стал лечить его своеобразными туркестанскими методами. Он промывал раны кипячёной водой, затем прикладывал к ним мясо свежезарезанного барана, а потом присыпал порошком изготовленным, главным образом, из толчёных черепашьих яиц. Не знаю, помогло ли экзотическое лечение, или, что, скорее всего, справился богатырский организм Северцова, но его здоровье стало медленно восстанавливаться.
От попыток уговорить пленника принять мусульманство, однако, не отказались, и вскоре предложение поступило от самого датхи. Северцову, если он согласится, была обещана свобода и разрешение съездить домой, чтобы устроить дела и вернуться навсегда в Кокандское ханство. Но Николай Алексеевич вновь отказался и стал ждать самого худшего. Однако, никакого наказания не последовало, более того уважение к Северцову только усилилось.
Тем временем власти Сырдарьинской линии принимали решительные шаги для освобождения учёного. Узнали же они местоположение пленника из письма Яны-Курганского бека. Тот не отправил письма Северцова, а написал своё. Очевидно, опасаясь навлечь на себя неприятности, он в своём послании перевенул всё с ног на голову. Выходило, что это кокандцы подверглись нападению русских разбойников. При этом нападение было отбито, а атаман разбойничьей шайки взят плен. Прочитав письмо, начальник Сырдарьинской линии генерал-майор Данзас приказал задержать посланника, и, поручив написать ответ, во главе отряда из трёхсот человек, при двух пушках, немедленно выдвинулся к укреплению Джулек на границе с Кокандским ханством.
Эти решительные действия, а также ответное письмо, в котором отвергались доводы о нападении со стороны русских, указывалось, что Северцов является мирным учёным, и в ультимативной форме звучало требование немедленного освобождения пленника, возымело своё действие.
В ночь с 10 на 11 мая Северцев был разбужен толпой кокандцев, которые, что-то возбуждённо ему говорили. Ничего не понимая, он поднялся с кошмы и попытался жестами и немногими словами, выученными за время плена, узнать, что хотят от него эти люди. По счастью на шум прибежал Абселям. Он объяснил пленнику, что датха получил письмо от властей Сырдарьинской линии, с требованием освободить Николая Алексеевича и кокандцы поспешили к нему с этим известием. Вскоре Северцова вызвали к датхе. Мурза Нисау сообщил пленнику, что тот свободен и попытался через него передать требование к русским освободить Ак-мечеть, или хотя бы исправить границу на Сыр-Дарье, но Николай Алексеевич от этой миссии отказался. На прощание правитель Туркестана подарил Северцову халат со своего плеча и просил приезжать уже в качестве гостя. По иронии судьбы сопровождал Николая Алексеевича в русские пределы захвативший его в плен Дашан. 27 мая Северцов въехал в форт Перовский - месяц тяжёлых испытаний остался позади.
Глава пятая
Навстречу мечтеПосле счастливого избавления от плена промелькнула было у Северцова мысль отказаться от дальнейших путешествий по Средней Азии и вернуться на родину, но, к счастью, тяга к исследованию неведомой земли пересилила. Николай Алексеевич влюбился в этот край, став навеки “туркестанским пленником”. Едва оправившись от ран, он совершает несколько экскурсий. В начале августа отправляется вверх по Сырдарье, выезжает в Голодную степь, исследует ряд озер, затем возвращается к берегам Аральского моря, где продолжает свои орнитологические и ботанические исследования, а также наблюдения по геологическим особенностям местности. Здесь Северцовым было сделано важное открытие – Аральское море и озеро Балхаш были когда-то единым водоёмом. Немало интереснейших наблюдений было сделано над птицами и животными пустынь и степей. Это стало основой его капитальной работы о фауне Туркестана.
В конце октября 1858 года Северцов возвращается в Петербург, и сразу становится героем дня. История его злоключений в плену дошла и до столицы. Все желают с ним познакомиться, ждут во всех модных салонах Петербурга. Особенно часто бывает он в доме Толстых, где общается с известными художниками, поэтами и писателями того времени Львом Меем, Аполлоном Майковым, Яковом Полонским, Тарасом Шевченко. Последний написал небольшой портрет Северцова. Прекрасно выполненный, он затем постоянно висел у Николая Алексеевича над письменным столом.
Портрет Н.А. Северцова работы Т.Г. Шевченко.
Нужно сказать, внешность и несколько странные манеры Николая Алексеевича поразили окружающих. Многочисленные шрамы, оставшиеся от ран, полученных им при пленении, выделялись на лице. Из-за повреждённой шеи, голову он держал опущенной, смотрел через очки - это хорошо видно на портрете. Говорил очень громко и отрывисто, вставляя в речь азиатские словечки. Но рассказчиком Северцов был блистательным, благодаря феноменальной памяти и эрудиции перед слушателями, словно наяву, проносились картины природы и быта далёкого края.
В 1860 году Николай Алексеевич был назначен членом комитета по устройству Уральского войска. В этой должности он пробыл три года, и за это время сделал чрезвычайно много. Несколько раз ездил в Уральскую область и подолгу жил там. Бывал в Оренбурге, Уфе, Уральске, Гурьеве, где постоянно встречался с Григорием Карелиным, тем самым, который заразил его любовью к Туркестану. Не забывал Северцов и о науке. За это время он обследовал течение реки Урал и ее притоков, нашёл залежи каменного угля, работал на Каспии, изучал отступление моря и наблюдал за поведением птиц и животных. Собрал огромный материал по биологии рыб, особенно красных. Обдумывал меры по сохранению рыбного запаса страны. Изучал перспективы экономического развития Уральского края и торговли со Средней Азии. Его работы, появившиеся в результате этой деятельности - "Жизнь красной рыбы в уральских водах" и "Звери Приуральского края" были чрезвычайно высоко оценены научной общественностью России.
Здесь же, в Приуралье, произошло ещё одно значительное событие в жизни Николая Алексеевича - он встретил Софью Александровну Полторацкую, ставшую его женой, верным другом и помощником.
В начале 1863 года Северцов получает предложение от Киевского университета возглавить там кафедру. Он соглашается, но неожиданно появляется возможность осуществления его давней мечты - поехать на Тянь-Шань, и он выбирает мечту. Когда-то впервые увидев эти удивительные горы Николай Алексеевич не оставлял надежды увидеть их вновь и изучить как можно глубже. Вот, что он писал в своей книге “Путешествия по Туркестанскому краю”: «А вдали, на горизонте, тянулась туманная, воздушная, нежно-синеватая полоса, и между ней и сверкающей синевой среднеазиатского неба с поразительной ясностью выделялись легкие, изящные очертания снеговых вершин Алатау, с золотистым отблеском восходящего солнца. Многие месяцы потом я подвигался к юго-западу, и все видел влево снеговые хребты, один за другим…»
Северцов, по предложению Российского географического общества, был прикомандирован к армии генерала Черняева, отправлявшегося в Среднюю Азию.
В апреле 1864 года, несмотря на неблагоприятную погоду и бездорожье, Николай Алексеевич уже был в городе Верном (нынешняя Алма Ата), где сосредотачивался отряд Черняева. Город этот вырос из военного укрепления “Верное”, основанное в 1855 году на берегу речки Алматинки. Ко времени прибытия туда Северцова там проживало четыре тысячи жителей – казаки, крестьяне и купцы.
Здесь учёный пробыл недолго, снарядившись он двинулся на запад, вслед отрядам Черняева. Сопровождал его офицер генштаба российской армии Чокан Валиханов – выдающийся сын казахского народа - историк, этнограф, фольклорист, дипломат, разведчик, путешественник и просветитель. Меньше чем через год, в возрасте 30 лет он погибнет от неизлечимой тогда чахотки. В 1867 году могилу Валиханова посетит Туркестанский генерал-губернатор Константин Петрович фон Кауфман, близко знавший этого замечательного человека, и возмутится невзрачным надгробием. Немедленно были выделены деньги на мавзолей. Слова на памятнике составил сам губернатор. Вот какое задание дал Константин Петрович относительно установки плиты «Поискать мастера дельного, который бы мог аккуратно и без ошибок вырезать надпись». Плиту заказали в Екатеринбурге и везли её через Омск и Семипалатинск на Алтын-Эмель, где водрузили на могиле Чокана Валиханова. Надпись на плите гласила:
«Здесь покоится прах штабс-ротмистра Чокана Чингисовича Валиханова, скончавшегося в 1865 году. По желанию Туркестанского генерал-губернатора Кауфмана I, во внимание ученых заслуг Валиханова, положен сей памятник генерал-лейтенантом Колпаковским в 1881 г.»
Чокан Валиханов.
Но вернёмся к нашему герою. Путь пролегал через Кастекское ущелье, соединяющее долину реки Или и котловину озера Иссык Куль. Была весна, и глазам исследователя открылась совершенно волшебная картина – ущелье пестрило распустившимися красными, жёлтыми и оранжевыми тюльпанами. Слева величественно, гряда за грядой, проплывали хребты с вершинами, спрятавшимися за облаками, справа бурлила река Чу, раздробляясь на тысячи серебристых потоков. Мечта Северцова была рядом.
Две недели Николай Алексеевич исследовал Заилийское Алатау, ежедневно поднимаясь и спускаясь по ущельям горных речек, делая геологические разрезы и наблюдая за местной живностью. В этой экспедиции Николаю Алексеевичу удалось сделать интереснейшие находки. Он отыскал следы древних ледников в северной части Тянь-Шаня, а в горах Каратау обнаружил залежи каменного угля.
Затем Северцов повернул к кокандским владениям, городкам Аули Ота и Чимкенту, и, по пути продолжая исследования, встретился, наконец, с отрядами генерала Черняева. Находясь при армии, Николаю Алексеевичу, кроме чисто научной деятельности приходилось выполнять самые разнообразные обязанности, нехарактерные для человека штатского. Авантюрный характер учёного проявился во время черняевского похода в полной мере. Северцов водил на приступ военные отряды, - даже был награжден военным орденом Владимира с мечами и бантами за взятие Чимкента - случилось ему как-то выполнять обязанности начальника штаба. А однажды Николай Алексеевич был парламентёром на переговорах с Якуб-ханом. Весьма опасная миссия, учитывая, что грозный правитель двух предшествующих посланников посадил на кол. Николаю Алексеевичу удалось добиться перемирия, благодаря чему Черняеву удалось без потерь отвести свои войска на более выгодные позиции.
В Чимкенте Николай Алексеевич работает над проектом положения о Туркестанской области. В декабре 1864 года работа была закончена и Северцов по поручению генерала Черняева отправляется с проектом в Петербург. В феврале 1865 года положение было утверждено.
В июле 1865 года генерал-квартирмейстер главного управления генерального штаба Александр Николаевич Веригин сообщил учёному о новой экспедиции, направляемой в Туркестанскую область, и о назначении Николая Алексеевича начальником физического отдела экспедиции: «Вследствие ходатайства командующего войсками Оренбургского края о необходимости всестороннего изучения вновь занятого в минувшем году Зачуйского края государь император высочайше повелеть соизволил отправить в Туркестанскую область на два года ученую экспедицию из двух отделов». Какое значение придавалось русским правительством этой экспедиции видно из следующего. Жалованье Северцову положили 1200 рублей в год. На проезд из Петербурга до Чимкента были выделены двойные прогонные деньги. Кроме того, он получил деньги на приобретение инструментов и препараторских принадлежностей. Впрочем, все казённые расходы окупились с лихвой.
Экспедиция состояла из семнадцати человек и двух подразделений – математического и физического. На первое возлагались топографические и картографические работы, на второе, исследования фауны, флоры, геологические изыскания, а также вопросы этнографии.
Н.А. Северцов, 60-е годы. Рис. А. Дидье.
В этот раз вместе с Северцевым поехала в Туркестан и его молодая жена. Не сразу учёный решился на этот шаг. В письме к отцу, он пишет: “Каково ей, бедняжке, будет соперничать с моими птицами?” Но Софья была под стать своему мужу - умна, образованна, и, хоть к женщине не слишком подходит это определение, – мужественна. Она сама с детства мечтала о неведомых странах и решительно настояла на своём участии в экспедиции. В походе Софья Александровна деятельно помогала мужу в сборах энтомологических и орнитологических материалов, и, обладая незаурядным даром рисовальщицы, делала необходимые зарисовки. Правда, недолго продлилось её путешествие, - всего год. Летом 1866 года она с мужем возвращается в Россию, где 11 сентября, по старому стилю, на свет появляется их сын Алексей, будущий академик, выдающийся биолог, чьё имя ныне носит Институт проблем экологии и эволюции в Москве.
А Алексей Николаевич спешит обратно, в горы Каратау, где на этот раз обнаруживает не только залежи каменного угля, но и месторождения железной руды и свинца. А на реке Куркуреу обнаруживает золотоносные россыпи. Завершив исследования Каратау Северцов направляется в верховья Келеса и Чирчика, с целью найти и там каменный уголь. В долине реки Угам, впадающей в Чирчик, учёного поразили леса фруктовых деревьев: яблонь, урюка, орешин, алычи. Угля Николай Алексеевич здесь не нашёл, но существенно увеличилась ботаническая коллекция и удалось выяснить геологическое строение западных предгорий Тянь-Шаня.
В конце лета Северцов с беременной женой возвращается в Петербург и начинает систематизировать собранные за два года материалы.
Результаты этих двух экспедиций трудно переоценить. Было изучено геологическое строение западного Тянь Шаня, собрана богатейшая коллекция животного и растительного мира Туркестана. Найдены полезные ископаемые, в частности золото, и возможности их разработки. Собраны сведения о шелководстве и хлопководстве. Намечены места пригодные для устройства русских поселений. За открытия, сделанные на северном и западном Тянь Шане, 11 января 1867 года Русское географическое общество присудило Николаю Алексеевичу первую золотую медаль.
Зиму Николай Алексеевич с семьей провел в Москве, а весной переехал в деревню к отцу в Воронежскую губернию. Но Туркестан не отпускал, и, оставив жену и сына в имении отца, он вновь отправляется в Среднюю Азию. На этот раз экспедиция была организована военным министерством.
Впереди его ждали не исследованная им до конца, огромная, загадочная страна Тянь Шань и только, что присоединённый к России неведомый Ташкент.
Глава шестая
Постижение ВостокаИтак, ненасытная жажда исследований, не давала Северцову сидеть на месте. Как для героя Жюль Верна, капитана Гаттераса, притяжением был Северный полюс, куда его влекло с непреодолимой силой, так Николая Алексеевича манил Тянь Шань.
Западная часть этого горного края, была практически не исследована. В 1856 году, туда проник первый русский учёный-исследователь Пётр Петрович Семёнов (между прочим родственник Северцова по материнской линии). Однако, ему удалось познакомиться только с северной частью этой страны, и то, лишь в самых общих чертах.
Южная же часть - истоки Сыр Дарьи, - реки Нарын и Аксай, высокогорные плато, к югу от озера Иссык Куль, оставались совершенно неизведанными.
Репутация Северцова, как крупного учёного-исследователя, к тому времени была уже весьма солидной, и ему, без особых трудов, удалось организовать новую экспедицию.
Осенью 1867 года Северцов прибывает в Верный, откуда 14 сентября, вместе со своим помощником Скорняковым, двумя препараторами и отрядом казаков, выступает на восток, к Заилийскому Алатау. Это была, пожалуй, самая тяжёлая экспедиция из всех совершённых учёным. Погода стояла отвратительная, шли проливные дожди, а в горах, занесённых снегами температура опускалась до минус двадцати градусов.
Западная часть этого горного края, была практически не исследована. В 1856 году, туда проник первый русский учёный-исследователь Пётр Петрович Семёнов (между прочим родственник Северцова по материнской линии). Однако, ему удалось познакомиться только с северной частью этой страны, и то, лишь в самых общих чертах.
Южная же часть - истоки Сыр Дарьи, - реки Нарын и Аксай, высокогорные плато, к югу от озера Иссык Куль, оставались совершенно неизведанными.
Репутация Северцова, как крупного учёного-исследователя, к тому времени была уже весьма солидной, и ему, без особых трудов, удалось организовать новую экспедицию.
Осенью 1867 года Северцов прибывает в Верный, откуда 14 сентября, вместе со своим помощником Скорняковым, двумя препараторами и отрядом казаков, выступает на восток, к Заилийскому Алатау. Это была, пожалуй, самая тяжёлая экспедиция из всех совершённых учёным. Погода стояла отвратительная, шли проливные дожди, а в горах, занесённых снегами температура опускалась до минус двадцати градусов.
В горах Алатау. Из книги М.А.Лялиной “Путешествия по Туркестану”
В октябре отряд поднялся высоко в горы. Из-за холода писать было практически невозможно, но Николай Алексеевич продолжал вести метеорологические, астрономические, геологические и зоологические наблюдения, делал зарисовки.
Спустившись к озеру Иссык Куль, путешественники были очарованы его красотой. Затем, Северцов со своим отрядом, первым из европейцев совершил путешествие вокруг озера по маршруту Талгар – Алатау – долина Джаланаш - горы Кызыл-Кия – Кара Кол – перевал Барскоун – Чакыр Тау – Аксайское нагорье – укрепление Нарынское на реке Нарын – Карагоджур – горы Кызыл Амбал – Буам – Токмак.
Озеро Иссык Куль, каким увидел его Северцов.
Из книги М.А.Лялиной “Путешествия по Туркестану”
Экспедиция дала исключительные по богатству научные результаты и материалы. Было привезено 25 замечательных рисунков, 300 образцов камней, 260 видов птиц, около 30 видов млекопитающих.
В Токмак, ставший к этому времени административным центром Токмакского уезда Семиреченской области, Северцов прибыл 6 ноября. Здесь он задержался на две недели. Нужно было привести в порядок собранные материалы и отправить их в Верное. В дальнейшем, часть этой коллекции была подарена Зоологическому музею Московского университета.
14 ноября Николай Алексеевич выезжает в Чимкент, откуда, в начале декабря, переезжает в Ташкент, где остаётся до конца лета 1868 года.
В журнале “Новое обозрение” за ноябрь 1890 года были опубликованы мемуары Софьи Владимировны Энгельгардт, урождённой Новосильцевой. Произведения этой писательницы 19 века ныне напрочь забыты, однако воспоминания её необычайно ценны, с исторической точки зрения. С Северцовым Энгельгардт была хорошо знакома и, в своих записках, даёт ему весьма лестную характеристику. Приведу отрывок, где речь идёт о случае, произошедшем с Николаем Алексеевичем во время пребывания его в Ташкенте. Одно из действующих лиц эпизода ещё один замечательный учёный, о котором я также писал когда-то – Василий Фёдорович Ошанин.
Итак, слово Софье Владимировне:
“Красноречиво признание зоолога Василия Ошанина, чьим рассказом мы воспользуемся и процитируем, чтобы воссоздать один из эпизодов в жизни ученого и его характеристику как исследователя.
- Не только революционеры фанатики. И среди ученых они есть. Кто знает фанатиков среди ученых?
- Знаем, знаем... Это Василий Федорович Ошанин!
Ошанин весело рассмеялся.
- Ошибаетесь. Настоящий фанатик - это всеми уважаемый натуралист-исследователь Николай Алексеевич Северцов. Слышали о нем?
- Ну, кто же не знает Мушкетова, Северцова, Федченко - гордость нашей науки.
Хомутов показал на фотографии этих ученых, висевшие на стене.
- Так вот, ученый с мировым именем - Северцов - кушал тигра. А это можно только при фанатической преданности науке.
- Как? Северцов? Тигра? - посыпались вопросы.
- Да, да, он самый. Наш любезный Николай Алексеевич.
- Расскажите! Очень интересно.
Посмотрев на слушателей смеющимися глазами, Ошанин приступил к рассказу:
- Несколько лет тому назад охотники привезли из Чиназа огромного тигра. Куда его девать? Разумеется, отдать натуралистам. Это народ любопытный, до всего охоч. Вот и доставили мне на квартиру эту огромную тушу. Северцов как раз гостил у нас. Увидя тигра, пришел в восторг: «Вот это экземпляр! Глядите, шкура-то какая!»
Рассказывая, Ошанин слегка гнусавил, подражая Северцову.
- Ну, обмерили мы зверя, описали детально, Северцов скинул пиджак, засучив рукава, стал снимать шкуру. Справился блестяще. Однако стоит над тушей, не уходит.
«Пошли, Николай Алексеевич»,- говорю ему, а он глубокомысленно изрекает:
«- Мы с вами, Василий Федорович, натуралисты, следовательно, должны попробовать тигрятины, какова она на вкус». Я и так и эдак отказываюсь. Где там! Во имя науки... Согласился. Вырезали две громадные отбивные котлеты, и пошли на кухню жарить. Жена сковороды никак не дает. «Не буду поганить посуду». Мы уговаривать. Ссылаемся на важность исследования. Уговорили. Стала кухарка жарить, не вытерпела, выскочила наружу. Вырвало бедняжку. Отдышалась, подошла к плите, опять рвет. А Северцов гундосит: «Брезгливость, предрассудки» ... Наконец сели за стол. Подали нам наши зарумяненные «отбивные». Для храбрости хватили по рюмке водки и приступили к «исследованию» вкусовых качеств тигрятины. Разжевал я кусок, проглотил, а он, подлец, поперек горла встал - ни туда, ни сюда! Чуть не выскочил из-за стола, но удержался, усидел. А Николай Алексеевич решительно кромсает «отбивную». Съел треть котлеты - не выдержал, оттолкнул тарелку.
Ошанин опять прогнусавил:
«- Черт с ним, гадость! И чем он, подлец, воняет...»
Весной 1868 года Северцов становится свидетелем сильнейшего землетрясения, произошедшего в Ташкенте. Случилось это 4 апреля. Тряхнуло сильно, около восьми баллов. Были и жертвы – более 50 человек. Но, даже во время стихийного бедствия выдержка не изменила учёному. Хладнокровно и методично он отмечает направление качания барометра, висящего в комнате, выходит со свечой в прихожую, чтобы измерить размах качающегося там термометра.
Иллюстрация из книги М.А.Лялиной “Путешествия по Туркестану”
Исследует Николай Алексеевич и окрестности города. Здесь он собирает огромный зоологический и ботанический материал, находит залежи бирюзы, выходы медных и железных руд. Только осенью 1868 года учёный возвращается домой.
Так закончился четырехлетний цикл первых экспедиций Северцова по Тянь- Шаню, который он пересек с севера на юг и с запада на восток. Богатейший материал, собранный за это время, требовал обработки, и Николай Алексеевич меняет риск и неуют путешествий на тишь и комфорт кабинета.
Шесть лет, с 1868 по 1874 год, ушло у него на приведение в порядок и классификацию собранных материалов. Для тщательного определения образцов учёный долгие месяцы проводит в библиотеках и музеях России и Западной Европы. Результатом этой многолетней и кропотливой работы стали три большие книги: «Путешествия по Туркестанскому краю и исследование горной страны Тянь-Шань», монография об архарах и «Вертикальное и горизонтальное распределение туркестанских животных». Последняя была великолепно иллюстрирована акварельными рисунками, сделанными самим Северцовым. За эти труды Московский университет присудил Николаю Алексеевичу звание доктора зоологии honoris causae.
Все эти шесть лет Николай Алексеевич проживает с женой и сыном в Москве, лишь изредка посещая Петербург по своим научным делам.
Но Туркестан, по-прежнему не отпускает исследователя, притягивает словно магнит. И в 1874 году Северцов присоединяется к экспедиции отправляющуюся на Аму-Дарью.
Вот, что писал журнал “Нива” в №18 за 1874 год.
“В скором времени назначен, как сообщают в “Русс. Инв.” выезд из С.-Петербурга некоторых членов командируемой в Аму-Дарьинский Край ученой экспедиции, именно Генерального Штаба полковника Столетова, доктора Морева, художника Каразина и других.
Главнейшая задача ученой экспедиции заключается: в определении количества вод и степени судоходства Аму-Дарьи в ее дельте и вверх по течению, до крайнего нашего пограничного пункта с Бухарою; в исследовании сухих русел, прилегающих к низовьям реки Аму и направляющихся в сторону Сыр-Дарьи; в изысканиях условий высыхания степных водоемов и распространения песков в пределах наших владений; в производстве метеорологических, а в случае возможности и астрономических наблюдений, и в разных топографических, статистических и естественно-исторических исследованиях в нашем Аму-Дарьинском Крае.
Для сопровождения экспедиции при ее экскурсиях полагается отрядить в распоряжение начальника оной особый конвой, примерно из одной казачьей сотни и 25 человек стрелков, которые могли бы распределяться по каюкам или шлюпкам, при посылке таковых для измерений по рукавам дельты Аму-Дарьи.
Экспедиция отправляется из С.-Петербурга прямо в Казалинск, откуда и направится в Аму-дарьинский Край. В распоряжение ее будет назначен один из пароходов Аральской флотилии с баржею. Время, потребное для исполнения возложенных на Аму-дарьинскую ученую экспедицию задач, рассчитано примерно на шесть месяцев”.
Глава седьмая
Право на бессмертие
Целью Амударьинской экспедиции было подробное изучение прикаспийской местности. Какое огромное значение придавалось этому научному походу, говорит то, что на расходы было выделено 20 000 рублей, огромные денньги для того времени. А возглавить его должен был Великий князь Николай Константинович. Однако из-за болезни князя, начальником экспедиции стал полковник Николай Григорьевичч Столетов.
Старший брат выдающегося физика Александра Столетова, Николай Григорьевич был не только воином. В 1854 году после окончания физического факультета Московского университета добровольцем отправляется на Крымскую войну. Туркестан он знал не понаслышке – в 1867 был правителем канцелярии военно-народного управления Туркестанской области. Участник Туркестанских походов, он, в 1869 году, основал город Красноводск (ныне Туркменбаши).
Начальником этнографо–статистического отдела экспедиции был учёный и солдат, полковник Леонид Николаевич Соболев, будущий премьер-министр Болгарии, герой русско-турецкой войны. Ко времени описываемых событий, он уже был известен своими статистическими исследованиями Туркестана и большой работой по географии и статистике Зеравшанского округа.
Фотография в то время была в зачаточном состоянии, поэтому в состав экспедици обязательно должен был входить рисовальщик. Им стал художник - баталист и писатель Николай Николаевич Каразин. Картины Каразина из Туркестанской серии, по своим мотивам и направленности живо перекликаются с картинами Верещагина, с которым Николай Николаевич был в дружеских отношениях.
Среди остальных участников похода следует назвать преподавателя оренбургской военной гимназии Александрова и штабс-ротмистра Риза Кули Мирза Каджара, свободно владевшего практически всеми языками Туркестана.
Все задачи посталенные перед экспедицией были успешно выполнены. Составлены топографические, географические и геологические карты территории в три тысячи квадратных километров. Северцовым был положительно решён вопрос о возможности водного соединения Аму и Сыр – Дарьи, через Джаны-Дарью.
Были основаны две метеорологические станции: в Нукусе и в Петроалександровске (ныне город Турткуль). Благодаря работе этих станций Русское географическое общество получило ценнейшие сведения о климате далёкого края.
Кроме того, было собрано и задокументировано огромное количество информации об экономике края, о его населении, исторических памятниках, населенных пунктах. Художником Каразиным был составлен большой альбом рисунков, талантливо изображающих природу и население края.
С полным основанием экспедицию по Аму-Дарье можно назвать самым замечательным исследованием южной части Средней Азии.
Только поздней осенью 1875 года Николай Алексеевич возвращается домой. Ненадолго. Уже в следующем году у него состоялась насыщенная поездка в Западную Европу. В Париже на Международном географическом конгрессе, Северцов делает доклад о найденных на Тянь-Шане следах ледникового периода, после чего уезжает в Англию, где в Дауне посещает Чарльза Дарвина.
Вернувшись в Россию, Северцов начинает подготовку к следующей поездке в Туркестан, и, в 1877 году, едет на Памир, куда давно стремился попасть.
Результаты Фергано-Памирской экспедиции произвели подлинный переворот в существовавших представлениях о Памире. Ранее Памир считали прямым продолжением Тянь-Шаня. Северцов впервые доказал, что это независимая, самостоятельная горная система.
Также он совершает крупное геологическое открытие – соединение Тянь Шаня и Памира в верховьях реки Кашкадарьи, является следствием подъёма Северного Памира, продолжающегося и ныне.
В результате исследования Памира, число неисследованных мест Крыши мира – как называют этот горный край – сократилось вдвое. Не нанесенной на карту осталась лишь область в 50 квадратных километров расположенная между территориями, подробно исследованными русскими и английскими путешественниками. Что касается зоологии, то Северцов открыл там около 60 видов млекопитающих, 350 видов птиц, 20 видов рыб.
Поздней осенью Николай Алексеевич возвращается в Москву, а в мае 1879 года уже снаряжает новую экспедицию на свои собственные средства. В Семиреченской области он проводит около полугода, а в декабре, на VI Съезде естествоиспытателей и врачей делает замечательный доклад «Об орографическом образовании Высокой Азии и его значении для распространения животных». В этом докладе Северцов подводит итоги своим 20-летним изысканиям в Центральной Азии.
Это была последння экспедиция в жизни учёного. С 1880 года он проживает то в Москве, то у себя в имении, занимаясь разбором коллекций, подготовкой к печати своих научных трудов, воспитанием единственного сына.
В 1885 году Николаю Алексеевичу исполняется 58 лет, расцвет для научного творчества, и вот именно в это время Северцов внезапно и нелепо погибает. Смерть на взлёте.
27 января учёный собирался вернуться из деревни в Москву. Со своим соседом, генералом Стрижевским, он отправляется на станцию Лиски, чтобы сесть в поезд. На переправе через Дон сани неожиданно перевернулись. Все пассажиры скатились с крутого берега и, пробив тонкий лёд полыньи, рухнули в ледяную воду. Кучер и Стрижевский успели выскочить на твёрдый лед, а Николай Алексеевич, плотно закутанный в шубу, не смог и стал уходить на дно. Попутчики сумели его вытащить, но он так ослабел, что сделав несколько шагов сел на землю сказав, что дальше идти не может. Стрижевский стал его увещевать, что так делать нельзя, можно схватить воспаление легких и погибнуть. На что Николай Алексеевич с трудом ответил: «Ну что же, погибать, так погибать…», – это были его последние слова. Он потерял сознание и, не приходя в себя, скончался.
Так завершился жизненный путь выдающегося ученого, великого путешественника и исследователя Николая Алексеевича Северцова.
В заключении хочу привести отрывок из воспоминаний уже известной нам Софьи Владимировны Энгельгардт, ярчайше характеризующий Николая Алексеевича.
“Нельзя не сказать несколько слов об этой замечательной личности (Николай Алексеевич Северцов, прим. В.Ф.). Это был тип специалиста, или, вернее сказать, человек одержимый бесом специальности. Личность его стушевывалась за специалистом. Он весь ушёл в науку, жил в особенном мире, и как будто случайно попадал в наш мир. Ему надо было от чего-то освободиться, чтобы наконец сказался человек, и то не такой, как другие. Он говорил сквозь зубы, словно пережёвывал слова, и когда говорил с кем-нибудь, смотрел в сторону, часто думая о другом. Ему случалось отвечать на вопрос через два дня, когда вы уже о нём совершенно забыли. Странности его истекали из одного источника, из господствующей мысли, которая отделяла его ото всего окружающего. Эти странности смешили, но он сам был слишком оригинален, чтобы казаться смешным. Они обуславливали его личность, выдвигали её, как и всё остальное, из ряда обыкновенных людей. О животных он говорил, как о мыслящих и близких ему существах.
Раз в зоологическом саду тигрица оцарапала ему руку; я спросила у него, как это случилось.
- Да я, - отвечал он, - к ней подошёл, да просунул руку в клетку, хотел тигрёнка погладить, а она, не поразобрав, в чём дело, меня и царапнула. Чуть было, паскудница, руку не оторвала.
Его можно причислить к тем героям науки, которые для неё жертвуют собой. Много было таких случаев в его жизни. Кафедра была его прямым назначением, но он от неё отказался. Она бы стеснила его свободу; ему не сиделось на месте. Он мечтал неусыпно о новых открытиях, о новых приобретениях для науки. В Туркестане Якуб-хан сажал на кол русских парламентеров, но Северцов пошёл на опасность, имея только в виду исследование края. Никогда не служив в военной службе, ему пришлось водить отряд на приступ и взять на себя эту роль парламентёра, за которую уже двое наших погибли лютою смертью. Северцеву первому обязаны географическою картой Туркестанского края. Когда его командировали в учёную экспедицию для исследования Закаспийских степей, забыв, что он находился между дикими племенами, он зашёл к ним вглубь этих степей, был взят в плен, изрублен, изувечен и страдал целый месяц и от ран, и от всякого рода лишений. Освободившись наконец, он остался ещё несколько месяцев в крае, чтоб опять приняться за дело. И эти подвиги совершались с такою простотой, с таким отсутствием самолюбия, что я о них большею частью узнала случайно.
Не нам, людям тёмным, следовать за этим неутомимым деятелем в разные части Европы и Азии, куда его влекло страстное призвание, и откуда он возвращался с массой новых сведений и приобретений. На других лежит обязанность почтить его память и заставить уважать его имя даже тех, кто не способен оценить его значение. Скажу только, что те из его книг, которые были переведены на немецкий и английский язык, читались всею учёною Европой. В Париже Левальян, Жофруа С.-Илер оценили его по достоинству.
Дарвин, прочитав в переводе его книгу о возрастных изменениях птиц, сказал: «Вот мой преемник!» В Берлине старый Гумбольдт навестил молодого учёного.
Северцов стоял в гостинице, где ему отвели, по его просьбе, самый дешёвый нумер. Раз после прогулки он возвратился домой, и кёльнер с низкими поклонами объявил ему, что пожитки его перенесли в другой нумер, из самых лучших, так как в его отсутствие «Herr Geheimrath» Гумбольдт спрашивал приезжего и оставил ему свою карточку.
Я знала коротко Северцова в частной жизни, и могу ознакомить с ним читателя только с этой стороны. Сердце у него было доброе, мягкое; он был горячо привязан к своему семейству, где его любили и ценили вполне. Одна из его сестёр с ранних лет держала в порядке его коллекции, отмечала ежедневно метеорологические наблюдения, словом, по мере сил старалась быть ему полезною.
Брат его Александр настолько ознакомился с его деятельностью, что, уезжая в экспедицию, Северцов поручал ему свои записки с просьбой их издать на случай смерти; только добрый старик отец роптал иногда на науку, которая чуть было не отняла у него сына. Он носил на груди портрет любимой сестры; таковы были его семейные отношения. Но если бы нашему чудаку пришлось возвращаться к своим, даже после долгой разлуки, я не ручаюсь, что пролётная птица не заставила бы его свернуть с дороги и не завлекла бы его на целые месяцы за тридевять земель. Но всё это было понято и не вменялось ему в грех. Рассеянность его доходила до невероятности, и трудно было её согласовать с верностью, ясностью и сжатостью, которыми, по словам знающих людей, отличалось его научное изложение. Однажды, возвращаясь домой, он зашёл в чужую квартиру и, не замечая своей ошибки, расположился в первой комнате и принялся за рисунок. Хозяин дома его застал полураздетым и принял за сумасшедшего, а Северцов посмотрел на него преспокойно и спросил, что ему нужно.
- Я вас не знаю, - отвечал тот, - по какому случаю застаю вас как у себя?
Северцов оглянулся и, опомнясь наконец, но нисколько не смущаясь, стал объяснять, что начал рисовать птицу у приятеля, но не успел её кончить, да вошёл нечаянно к незнакомому и присел за рисунок. Это странное объяснение не удовлетворило хозяина, который поспешил его проводить на улицу.
Северцов влюбился в мою сестру. Он бывал у нас ежедневно, иногда даже приходил утром, приносил с собой бумагу и краски, и рисовал прелестных птиц и зверей. Мы с ним не стеснялись; он, бывало, сидит один, если мы куда уедем, и ждёт нашего возвращения. Ему был дорог радушный уголок; сестра очень его полюбила, и он, по-видимому, был вполне доволен. Происходили иногда комические сцены: раз сёстрам нездоровилось, они ушли в свою комнату раньше обыкновенного, и наши гости стали разъезжаться; один Северцов не трогался с места и продолжал рисовать. Я поняла, что он добровольно не уйдёт так рано, и просила Николая Филипповича Павлова (русский писатель, прим.В.Ф.) и Щербину (Николай Фёдорович Щербина, известный, в то время поэт и литератор, прим. В.Ф.) его увести.
- Николай Алексеевич, - начал Щербина, - собирайте-ка рисунки, пора, мы уйдём вместе.
- Подождите, лосёнка дорисую, - отвечал сквозь зубы Северцов, не поднимая глаз с работы.
- Чего ж ждать? Хозяйки нездоровы, им надо отдохнуть.
Северцов не отозвался.
- Николай Алексеевич, хотите, я вас довезу? - предложил Павлов.
- Сам дойду, - отвечал Северцов. - Вот только лосёнка дорисую.
Мы переглянулись, не зная, что делать.
- Николай Алексеевич, - заговорил опять Щербина, слегка заикаясь, - к-к-клянусь моим Богом, я без вас не уйду.
- Да что вы пристали? Я никому не мешаю! Ведь я вам не мешаю? - обратился он ко мне.
- Мне, конечно, не мешаете, но сёстры перемогались целый день, их спальня за этою стеной, и малейший шум не даёт им заснуть.
- Ну, молчать будем!
Я начинала терять терпение. Павлов стоял пред ним и смотрел на него, с трудом воздерживаясь от смеха. Нервное подёргивание его лица усилилось (у него был тик). «Il faudra en venir aux voies de fait» (Он прибегнет к рукоприкладству, прим. В.Ф.), - шепнул он, наклонясь ко мне.
- Николай Филиппович, - воскликнул Щербина, - нам придётся похитить Северцова, как Юпитер похитил Ганимеда. Помогите.
Он бросился в переднюю, принёс пальто, калоши и шапку и вдвоём с Павловым так быстро отодвинул от стола кресло, на котором сидел Северцов, что тот не успел опомниться; затем он схватил ногу нашего чудака и начал надевать на неё калошу, приговаривая: «Пальто напяливайте, Николай Филиппович, пальто».
Пока Павлов проворно напяливал пальто, Северцов попробовал протестовать против насилия.
- Сейчас, сейчас, Николай Алексеевич, - увещал его Щербина, - завтра дорисуете лосёнка; вот и готовы, - окончил он, нахлобучив на него шапку. Северцов, наконец, сам рассмеялся”.
Во время работы над этим очерком, я всё время ловил себя на мысли, что Северцов кого-то мне напоминает, причём откуда-то из детства. Через некоторое время понял – героев Жюль Верна. В первую очередь капитана Гаттераса и учёного чудака Паганеля.
Жизнью, без остатка отданной науке, Николай Алексеевич заслужил безусловное право на бессмертие.
Научный материал, добытый учёным бесценен: одна коллекция птиц сотавляет около 12 000 экземпляров.
Именем Северцова названы:
Пик на Памиро-Алае, ледник на Памире - в истоках реки Кашкадарьи. Есть ледник имени ученого и в Заилийском Алатау. Именем Северцова назван ряд животных и растений, - тушканчик Северцова, рябчик Северцова, тёмная мышовка, лютик Северцова.
Вот и всё, что я хотел рассказать о Николае Алексеевиче Северцове, путешественике, учёном, воине. Он прожил недолгую, но яркую жизнь полную открытий и приключений. Жизнь, которой можно только позавидовать.
