Мятежный генерал

Лавр Корнилов - разведчик, исследователь, дипломат, полководец.

“Жаркое утро 31 марта было безоблачно. От зазеленевшей земли поднимались волны испарений. Лениво в крутых берегах текли мутно-желтые воды Кубани, нарушаемые лишь плеском рыбы. Было тихо. Лишь изредка хлопал выстрел да бухала вдалеке пушка, посвистывая, проносилась граната. Люди отдыхали, чтобы назавтра начать новый кровавый бой.
Подпоручик Долинский курил на крыльце дома. Думал: "Помыть бы рубашку, кальсоны, носки... Хорошо бы искупаться". Даже птица какая-то залетная весело посвистывала в роще. Долинский поднял голову. Фюить - ширкнула граната прямо в зеленую рощу. С железным скрежетом разорвалась. Птичка больше не пела. Долинский бросил окурок в глупую курицу, непонятно как не попавшую в суп, вздохнул, вернулся в дом, сел у двери, но сейчас же вскочил и вошел в полутемную комнату. Корнилов стоял у стола, подтягивая
брюки.
- Что, чай еще не готов? - спросил он тихо.
- Через минуту будет готов, ваше высокопревосходительство, я распорядился.
Корнилов сел к столу, положил на него локти, поднес сухонькую ладонь ко лбу, потер морщины.
- Что-то я вам хотел сказать, подпоручик... Вот не вспомню, просто беда...
Долинский, ожидая, что он скажет, нагнулся над столом. Все это было так непохоже на главнокомандующего - тихий голос, растерянность, - что ему стало страшно.
Корнилов повторил:
- Просто беда... Вспомню, конечно, вы не уходите... Сейчас глядел в окно - утро превосходное - Да, вот что...
Он замолчал и поднял голову, прислушиваясь. Теперь и Долинский различал приближающийся, надрывающий вой гранаты, казалось - прямо в занавешенное окно. Долинский попятился. Страшно треснуло над головой. Рвануло воздух. Сверкнуло пламя. По комнате метнулось снизу-вверх растопыренное тело главнокомандующего...
Долинского выбросило в окно. Он сидел на траве, весь белый от известки, с трясущимися губами. К нему побежали... 
У тела Корнилова, лежавшего на носилках и до половины прикрытого буркой, возился на корточках доктор. Поодаль стояли кучкой штабные, и ближе их к носилкам - Деникин, - в неловко надетой широкополой фуражке.
Минуту назад Корнилов еще дышал. На теле его не было видимых повреждений, только небольшая царапина на виске. Доктор был невзрачный человек, но в эту минуту он понимал, что все взгляды обращены на него, и, хотя ему было ясно, что все уже кончено, - он продолжал со значительным видом осматривать тело. Не торопясь, встал, поправил очки и покачал головой, как бы говоря: "К сожалению, здесь медицина бессильна".
К нему подошел Деникин, проговорил придушенно:
- Скажите же что-нибудь утешительное.
- Безнадежен!
Доктор развел руками.
- Конец”.
Это отрывок из классического романа Алексея Толстого “Хождение по мукам”. Эпизод гибели командующего Добровольческой армией генерала Лавра Георгиевича Корнилова.
В советское время роман входил в обязательную программу средней школы за восьмой, если не ошибаюсь, класс. Имя генерала Корнилова упоминалось и в школьном учебнике истории. Упоминалось с неизменно отрицательными эпитетами – “кровавый генерал”, “контрреволюционер”, “несостоявшийся Бонапарт”. И совсем ничего не писалось, и не говорилось в то время о его выдающихся заслугах, как исследователя, учёного, дипломата, разведчика, полководца. Лишь спустя многие годы мы узнали подлинный масштаб этой неординарной личности, едва не изменившей ход российской истории.
18 августа 1870 года, в сибирском городке Усть-Каменогорске, в небольшом домике на берегу Иртыша, в семье служивого казака родился первенец. Родился он слабым, хилым и родители поспешили окрестить младенца, - вдруг не выживет. Назвали Лавром. Отец – Георгий Корнилов служил хорунжим в Сибирском казачьем войске, а мать, Мария (Марьям) Ивановна, была, по разным сведениям, то ли казашкой, то ли киргизской из кочевого рода, обитавшего на левом берегу Иртыша. В 17 лет она вышла замуж за казака Георгия Корнилова и приняла православие. Будущий маршал СССР Борис Михайлович Шапошников, служивший в 1903 году в Ташкенте с младшим братом Лавра Георгиевича Петром, вспоминал, как тот рассказывал ему об отце и матери, простой киргизке. Нужно иметь в виду, что в дореволюционной России киргизами называли как киргизов, так и казахов. Впрочем, это не суть важно. Кровь матери сильно сказалась на внешности Лавра Георгиевича, что очень помогло ему в будущей деятельности разведчика.
Полу-казак, полу-казах,
Истёрты стремена,
И в узко-пристальных глазах —
Пустынная страна.
Напишет спустя десятилетия о Корнилове поэт Михаил Синельников.
Детские годы Лаврика, как звали его в семье, прошли в станице Каркалинская. Здесь, в возрасте 9 лет, он поступает в приходскую школу, где детей учили чтению, письму, литературе, основам географии и конечно закону Божьему. 
Учился он блестяще. Вот что вспоминала о своём брате его младшая сестра: “Лавр родился в сорочке… может быть, поэтому на него с детства смотрели как на особенного ребёнка, возлагали на него большие надежды… с первых шагов учения он был гордостью семьи…”.
В 1881 году хорунжий Корнилов, вместе с семьёй, перебирается к новому месту службы – в городок Зайсан на русско-китайской границе. С самого раннего детства Лаврик мечтает быть военным и, когда ему исполняется 13 лет, он, вместе с отцом, отправляется в дальний путь, - в город Омск, где находился Сибирский кадетский корпус.
На Лавра, никогда ранее не бывавшего в больших городах, Омск произвёл ошеломляющее впечатление. Широкие, мощёные улицы, городской сад, величественный Свято-Николаевский собор и, конечно само здание Кадетского корпуса, вытянувшееся на целый квартал.

Но времени на экскурсии по городу не было. Уже на следующий день начались вступительные экзамены. Лавр шёл на них, страшно волнуясь. Он прекрасно понимал – ему тяжело будет соревноваться с получившими блестящее образование детьми офицеров и дворян. Результат действительно оказался неважным. Но была в этом мальчике такая скрытая харизма, такая тяга к знаниям и незаурядная внутренняя сила, которую не могли не заметить экзаменаторы. Лавр Корнилов, 13 сентября 1883 года становится кадетом начального класса Сибирского кадетского корпуса.

С первых же дней Корнилов становится первым учеником класса и остаётся им до конца обучения. Каждому выпускнику корпуса давалась аттестация. Вот, что написал, характеризуя Корнилова, директор училища генерал Пороховщиков: “Развит, способности хорошие, в классе внимателен и заботлив, очень прилежен. Любит чтение и музыку… Скромен, правдив, послушен, очень бережлив, в манерах угловат. К старшим почтителен, товарищами очень любим, с прислугою обходителен. Трудолюбив и постоянно с охотою помогает товарищам в занятиях и оказывает на них доброе влияние. Серьёзен. Послушен и строго исполнителен. К порядкам и правилам, установленным в заведении, относится с полным вниманием. К родным относится с любовью и часто пишет им письма.”
Во время учёбы у Лавра проявился ещё один талант – филологический. В седьмом классе он переводит с французского на русский популярный в то время роман Бернардена де Сен-Пьера “Поль и Виргиния”, а в старших классах переводит на монгольский, учебник физики. Способность Корнилова к языкам поражала его товарищей и наставников. Кроме знакомого с детства казахского, он в дальнейшем в совершенстве овладел также английским, немецким, персидским, китайским, узбекским, туркменским, киргизским и татарским языками, а общаться мог еще на добром десятке восточных языков и диалектов.
Выпускные экзамены Лавр сдал на отлично, и получил право выбрать любое высшее военное училище для дальнейшего обучения. Выбор пал на весьма престижное Михайловское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге, куда отбирались самые способные кадеты со всех концов Российской империи.
На этот раз к экзаменам он был подготовлен прекрасно, и 25 августа 1889 года становится юнкером в выбранном им училище.

Уровень образования, получаемый в Михайловском училище, был высочайшего уровня. В разное время здесь преподавали такие известные ученые, как математики Михаил Васильевич Остроградский и Пётр Павлович Лавров, химики Герман Иванович Гесс и Леон Николаевич Шишков, физики Эмилий Христианович Ленц и Аксель Вильгельмович Гадолин, механик Иван Алексеевич Вышнеградский и многие другие.
И здесь Корнилов, обладавший незаурядными способностями к наукам, в особенности к математике, становится одним из лучших юнкеров. Спокойный нрав, трудолюбие и скромность снискали Лавру высокое уважение товарищей. Часто выступал он в роли третейского судьи при возникающих спорах среди однокашников, а если у юнкеров возникали вопросы к руководству училища, делегатом выбирали непременно его.
И ещё одна черта характера. Гордый и самолюбивый Корнилов не терпел низкопоклонства, что такое честь знал не понаслышке и всегда мог за себя постоять.
Однажды один из курсовых офицеров позволил себе сделать замечание Корнилову в резкой и обидной форме, затронув азиатскую внешность юноши, на что тут же получил должный отпор. Офицер был взбешён и сделал недвусмысленное движение. Не дрогнув ни единым мускулом, внешне спокойный, Лавр молча положил руку на эфес шашки. К счастью, свидетелем этого стал начальник училища генерал Чернявский, который мгновенно прекратил намечавшийся скандал. Тем не менее, юнкеру Корнилову за этот проступок грозил суд и отчисление из училища.
Спасло его всеобщее уважение и признанный, как товарищами, так и педагогами, талант. В характеристике Лавра по окончании училища было написано: “тих, скромен, добр, трудолюбив, послушен, исполнителен, приветлив, но вследствие недостаточной воспитанности кажется грубоватым и может показаться даже резким, что нельзя приписать его недисциплинированности. Будучи очень самолюбивым, любознательным, серьезно относится к наукам и военному делу, он обещает быть хорошим офицером. Дисциплинарных взысканий не было”.
4 августа 1892 года, за две недели до своего 22-летия, юноша окончил училище по первому разряду и надел заветные золотые погоны подпоручика, став, таким образом, личным дворянином, то есть получившим это звание за личные заслуги.
Перед Лавром открывалась прекрасная служебная перспектива, но он выбирает службу в Туркестанском военном округе, поближе к родным местам. В сентябре 1892 года подпоручик Корнилов прибывает в Ташкент и начинает службу в 5-й батарее Туркестанской артиллерийской бригады. Это было началом славного пути будущего Верховного главнокомандующего России.

Навестив родителей, молодой офицер прибывает в столицу Туркестана. Потянулись дни, заполненные строевыми занятиями, дежурствами, смотрами. Но отдавая должное службе, молодой офицер продолжает заниматься самообразованием, изучает языки, сам даёт уроки, подрабатывая и помогая материально родителям. Вновь пробует себя в литературе, сочиняя эпическую поэму о герое казахского эпоса, Кенесар - батыре. К сожалению, поэма так и осталась незавершённой.
Занимается он и просвещением своих солдат, к которым относится отечески. И они относились с любовью к своему командиру, чувствуя в Корнилове своего, сына простого крестьянина. И в дальнейшем, на протяжении всей военной биографии Лавра Георгиевича, солдаты его боготворили.
Генерал Брусилов, по какой-то причине, не любивший Корнилова, в своих воспоминаниях всё же отдаёт ему должное:
“Он всегда был впереди и этим привлекал к себе сердца солдат, которые его любили. Они не отдавали себе отчёта в его действиях, но видели его всегда в огне и ценили его храбрость”.
А вот, что вспоминает Антон Иванович Деникин, чьи части во время знаменитого Брусиловского прорыва наступали рядом с войсками генерала Корнилова:
“С Корниловым я встретился первый раз на полях Галиции, возле Галича, в конце августа 1914, когда он принял 48 пехотную дивизию, а я — 4 стрелковую (железную) бригаду. С тех пор, в течение 4 месяцев непрерывных, славных и тяжких боев, наши части шли рядом в составе XXIV корпуса, разбивая врага, перейдя Карпаты, вторгаясь в Венгрию. В силу крайне растянутых фронтов, мы редко виделись, но это не препятствовало хорошо знать друг друга. Тогда уже совершенно ясно определились для меня главные черты Корнилова — военачальника: большое умение воспитывать войска: из второсортной части Казанского округа он в несколько недель сделал отличнейшую боевую дивизию; решимость и крайнее упорство в ведении самой тяжелой, казалось, обреченной операции; необычайная личная храбрость, которая страшно импонировала войскам и создавала ему среди них большую популярность; наконец, — высокое соблюдение военной этики, в отношении соседних частей и соратников, — свойство, против которого часто грешили и начальники, и войсковые части”.
В Ташкенте Лавр Георгиевич дослужился до поручика, однако сила характера, честолюбие требовали большего, не давая останавливаться на достигнутом. Через три года поручик Корнилов подаёт рапорт на поступление в Академию Генерального Штаба, но для этого нужно было сначала выдержать испытания в штабе округа.

                                         Штаб Туркестанского военного округа в Ташкенте

Весной 1895 года в Ташкент, для проведения предварительного отбора в Академию, прибыли двенадцать офицеров. В результате лишь пять соискателей были допущены к вступительным экзаменам в Петербурге. Среди них был и Корнилов. В июле 1895 года командующий войсками Туркестанского военного округа Александр Борисович Вревский, подписал приказ, согласно которому офицеры прошедшие конкурс отправлялись в столицу империи для подготовки и сдачи вступительных экзаменов в Академию.
Осенью того же года Лавр Георгиевич получает наивысший балл из всех поступающих, и зачисляется в первый класс.

Корнилов снял комнату в мансарде в отдалённом районе Петербурга. Жалованье, слушателя Академии, составляло 80 рублей, не ахти какие деньги, а ведь ещё надо было помогать семье отца.
Потянулись дни учёбы - лекции, практические занятия, выезды в поле, экзамены.
На общем отделении академии, где обучался Корнилов, главными предметами были тактика, стратегия, военная история, военная администрация, военная статистика, геодезия с картографией, съемкой и черчением, вспомогательными - русский язык, сведения по артиллерийской и инженерной части, политическая история, международное право и иностранные языки. И требования к слушателям были очень жёсткие.

                                                                  Экзамен в Академии

Однокашниками Корнилова были будущие генералы российской армии, покрывшие себя впоследствии славой на полях сражений: Лукомский, Эрдели, Абрамов, Бонч-Бруевич и другие.
Будущий Донской атаман Африкан Петрович Богаевский так вспоминал Корнилова времён обучения в Академии: «Скромный и застенчивый армейский артиллерийский офицер, худощавый, небольшого роста, с монгольским лицом, он был незаметен в академии и только во время экзаменов сразу выделялся блестящими успехами по всем наукам».
Несмотря на загруженность, слушатели находили время и для развлечений. Лавр Георгиевич, несмотря на замкнутость характера, также время от времени участвовал в петербургской светской жизни. На одном из званых вечеров он знакомится с 22-х летней Таисией Марковиной, дочерью титулярного советника. Влюбляется сразу и навсегда. Вскоре молодые люди венчаются, и уже через год у них рождается дочь Наталья.
Как жила молодая семья, мы можем узнать из воспоминаний сестры Корнилова, Анны:
«Жена его, хорошенькая маленькая женщина, была из большой семьи и очень скучала в Петербурге. Все свои свободные минуты брат посвящал жене и временами занимался с ней французским языком. Оба мечтали иметь большую семью. Средства их были очень ограничены. 20-го делали подсчет и, если оставались лишки, шли покупать халву – любимое лакомство Таи, и позволяли себе пойти в театр».
В 1898 году состоялся очередной выпуск Николаевской академии Генерального штаба. Список наиболее отличившихся был представлен императору для награждения. Первым в списке был штабс-капитан Туркестанской артиллерийской бригады Лавр Георгиевич Корнилов, завершивший обучение с лучшими результатами.
По сложившейся традиции имя лучшего выпускника было занесено на мраморную доску в конференц-зале Академии.

                                     Знак выпускника Николаевской Академии Генштаба

 

В Царском Селе был устроен приём в честь новых выпускников. Император Николай II, лично поздравил каждого из выстроившихся перед ним офицеров. И здесь произошёл случай до сих пор не разгаданный историками. Подойдя к Корнилову, государь задал несколько стандартных вопросов о его предыдущей службе. Лавр Георгиевич ответил также дежурно и обыденно. Император двинулся было дальше, но тут сопровождавший его военный министр Куропаткин, что-то шепнул ему на ухо. Царь остановился, с интересом посмотрел на Корнилова, и, больше не сказав ни слова, пошёл дальше. Не раз потом Лавр Георгиевич вспоминал этот эпизод, строя догадки, что же мог сказать о нём Куропаткин.
И вновь перед Корниловым, открылась блестящая перспектива, его “звёздный час”, он мог, как лучший, выбрать любое, самое престижное место для продолжения службы. И он выбирает…вновь Туркестан.
В октябре 1898 года капитан Корнилов с семьёй уже в Ташкенте, но там не задерживается, уже через месяц получает новое назначение, в город Термез, где дислоцируется Первая Туркестанская линейная бригада, под командованием генерала Михаила Ефремовича Ионова.

                                                                     М.Е. Ионов

                
Легендарный командир, под чьим началом сделала свой первый боевой выстрел легендарная русская «трехлинейка», единственный русский военачальник позволивший себе войти с войсками на территорию Британской Индии. В 1891 году он возглавлял охотничьи команды Туркестанских линейных батальонов и казаков на Алае и Памире, где очищал от афганских и китайских постов территории бывшего Кокандского ханства. В результате этих действий были арестованы британские агенты Дэвидсон и Янгхасбенд, китайский пограничный чиновник Чань выдворен в Кашгар. Всё это вызвало широкий международный резонанс и заставило английских дипломатов признать государственные границы России на Памире. Вот под начало этого славного командира и прибыл молодой выпускник Николаевской Академии.
Термез, древняя столица Бактрии, только недавно был занят русскими войсками. На другом берегу Аму-Дарьи находился Мазари-Шариф, главный город «афганского Туркестана». Здесь, у выхода из ущелья Гинду-Куш, для прикрытия путей и перевалов в Кабул, афганцы, с помощью британских инженеров, построили крепость Дейдади. Она была сооружена по последнему слову военно-инженерной мысли и считалась неприступной. Всё это соответствовало политике “Большой игры”. Англичане, таким образом, укрепляли дальние подступы к Индии.
Ионов мечтал выяснить всё, что возможно об этой крепости, в первую очередь характер воздвигнутых англичанами укреплений. Но Дейдади стояла в 50 верстах от берега, а афганцы были бдительны, и участь пойманных лазутчиков была незавидна.
Однажды Михаил Ефремович посетовал на эту проблему в присутствии молодого капитана. Корнилов молча выслушал генерала, а в конце вечера попросил разрешения уехать в отпуск на три дня по личным обстоятельствам. Ионову нравился старательный офицер, и он дал согласие. К тому времени Лавр Георгиевич сблизился с туркменами, служившими в русской армии. Он полюбил этих гордых и смелых воинов. И они отвечали ему взаимностью, прежде всего, потому, что он разговаривал с ними на их родном языке так же свободно, как и они. Забегая вперёд, скажу, что неизменно, до конца жизни, генерала Корнилова охраняли туркмены-текинцы.
Лавр Георгиевич решается на дерзкий рейд к афганской крепости, для чего просит туркмен сопровождать его на ту сторону Аму-Дарьи. Туркмены согласились, но поставили условие:
- Обещай, что ты живым в плен не сдашься. Если будет неудача, мы примем мучительную смерть.
- Последнюю пулю я оставлю себе – ответил Корнилов. Живым меня не возьмут.
Не медля, он, в тот же вечер наголо обрил себе голову, переоделся в туркменскую одежду и на рассвете 13 января 1898 года, маленький отряд, состоящий из трёх человек, двинулся к реке, в смертельно опасный поход.

Только в 40 верстах от Патта-Гиссара (так тогда назывался Термез) разведчики находят подходящее место для переправы, и, сделав плот из овечьих бурдюков, успешно переправляются через Аму-Дарью на афганский берег у небольшого городка Чушка-Гузар. Здесь, пересев на лошадей, загодя приготовленных в ближайшем селении, немедля отправляются дальше, и на рассвете достигают крепости. Однако, разглядеть детали укреплений в предрассветном тумане было невозможно. У самой крепостной стены заметили чайхану, где сидели караульные афганские солдаты.
Лавр Георгиевич решительно повел своих спутников внутрь и приказал подать еду. Солнце уже осветило цитадель, когда к ним подъехал афганский офицер, заметивший чужаков. На вопрос, - кто такие, Корнилов отвечает, что они нукеры, желающие поступить на службу к эмиру Афганистана Абдурахман-хану.
Офицер, удовлетворённый ответом, оставляет их в покое. Опасность миновала, и Корнилов со спутниками направляется к крепости, попутно отмечая в памяти каждую деталь. Ему удается сделать пять фотоснимков и хладнокровно произвести съемку двух дорог, ведущих к российской границе.

        Фотоаппарат марки “Кодак”, 1888 года выпуска, используемый в российской армии


Кроме получения чисто военной информации, Корниловым были зафиксированы последствия столкновений, происходивших около 60 лет назад, между местным населением и афганцами. Эти сведения оказались весьма ценными для историков и исследователей Средней Азии. Вот что впоследствии писал в своём отчёте Лавр Георгиевич: "Всюду были видны следы разрушения и запустения: развалины кишлаков, брошенных, по-видимому, недавно, городов с остатками огромных башен, стен, минаретов и зданий со следами древней высокой архитектуры тянулись на несколько верст по сторонам пути. По рассказам туркмен, всего лишь лет 60 тому назад все эти развалины представляли цветущие города и селения, обитаемые таджиками и узбеками. С появлением в долине Амударьи афганцев, Хаджа-Нахр начала пустеть, население ее, спасаясь от притеснений и поборов, стало разбегаться, и результатом полувекового господства афганцев в Чарвилаете было полное запустение некогда цветущих, огромных городов Сиягырта, Бербер-Шахара и Балха".
Дерзко, средь бела дня, проехав пятьдесят вёрст по неприятельской территории, разведчики, с помощью команды охотников 13-го туркестанского батальона, 15 января переправились на свой берег.

                Корнилов после афганского рейда. Фото из архива семьи Снесаревых

Не теряя ни минуты, Лавр Георгиевич спешит к генералу Ионову и протягивает тому фотографии и чертежи укреплений. "Это крепость Дейдади" – объясняет он генералу.
— Господи, но ведь вы страшно рисковали, ведь вас же могли посадить на кол, -
восклицает потрясённый Михаил Ефремович.
— Эти сведения стоили того, — был ответ Корнилова.
Ионов тотчас отправляет в Ташкент подробный рапорт о дерзкой экспедиции, ходатайствуя о награждении капитана Корнилова орденом Святого Владимира. Командующий, однако, посмотрел иначе на несанкционированную акцию. Генерал Ионов получает строгий выговор за то, что рисковал молодым способным офицером. Сам же Корнилов получил выговор и угрозу месяца ареста за повторение подобного.
Но это была официальная реакция на нарушение воинской дисциплины, другое дело, что инициативный, отважный, владеющий иностранными языками, способный к разведывательной деятельности молодой офицер, был замечен соответствующими службами.
А смелый рейд Корнилова к крепости Дейдади стал образцом для последующих операций подобного рода.
Сведения же добытые разведчиками оказались бесценными.
В руках русского командования оказались карты и снимки не только крепости Дейдади, но и планы укреплений Шор-Тепе, крепости Тахтапуль, чертежи афганских воинских казарм, места расположения крепостной артиллерии. Корнилов провел съемку местности между Аму-Дарьёй и Дейдади, привез описание характера укреплений и анализ пропускных возможностей дорог, обзор приграничной северной области Афганистана.
Как вспоминал впоследствии генерал Иван Павлович Романовский (впоследствии один из ближайших сподвижников Корнилова по Добровольческой армии): “Разведка крепости Дейдади, разбиралась в войсках как пример тщательно планированной операции и, прибывших на службу в Туркестан офицеров, специально знакомили с этой чрезвычайно опасной экспедицией".
Приведу письмо капитана Корнилова начальнику штаба Туркестанского военного округа генералу Н. Н. Белявскому, опубликованного в “Документах русской истории”, № 6 (60). 2002
Л. Г. Корнилов — Н. Н. Белявскому.
Урочище Термез. 21 января 1899 г.
Ваше превосходительство, милостивый государь Николай Николаевич.
Два с лишком месяца прожил я в Патта-Гиссаре, исполняя поручение, возложенное на меня Вашим превосходительством (неофициально Корнилов получил задание собирать сведения об Афганском Туркестане, прим. В.Ф.). Дело заинтересовало меня с самого начала, и я старался вести его с возможною тщательностью, насколько хватало сил и уменья.
Не мне, конечно, судить — соответствуют ли полученные результаты затраченному труду и средствам, но лично меня эти результаты не удовлетворяли.
Все-таки это были лишь расспросные сведения, за достоверность которых я, даже находясь у их первоисточника, не мог ручаться. Особенно смущал меня вопрос о крепости Дейдади. О ней ходили всевозможные слухи: то ее изображали простой азиатской калой, то она являлась чуть ли не крепостью европейского характера, с фортами, батареями и проч. Взглянуть на нее самому было слишком соблазнительно, и чем далее, тем искушение становилось все сильнее и сильнее. В конце концов, я не устоял против него.
В ночь с 12 на 13 января, переодетый туркменом, в сопровождении двух других туркмен (одного с нашего берега, другого с афганского), я переправился на гупсарах в Чушка-Гузаре и, по дороге через Даулетабад и Балх, прошел в Дейдади. На обратном пути мы осмотрели Тахтапуль, прошли близь Мазари-Шарифа и через Сиягырт вернулись к Термезу, где нас приняли на лодки охотники 13-го батальона, охотившиеся на острове Арал-Пайгамбаре. Поездка сошла вполне благополучно, никаких инцидентов не было; я уверен даже, что на той стороне никто и не подозревает того, что русский офицер побывал в Дейдади. Для предупреждения же распространения слухов о моей поездке здесь, в Патта-Гиссаре, приняты надлежащие меры.
Я сознавал, Ваше превосходительство, что, решаясь на такое дело, не имея на него Вашего разрешения, я совершаю крупный проступок, но, с другой стороны, я был твердо убежден, что Ваше превосходительство соблаговолите принять во внимание побуждения, руководившие мной, и, в случае нужды, не откажите в своем заступничестве.
Что касается до результатов поездки, — они таковы: 1) осмотрено укрепление, выстроенное против Чушка-Гузара и набросан его план. 2) Сняты глазомерно в масштабе 6 вёрст в дюйме Шор-Тепе — Балх — Дейдади и Дейдади — Тахтапуль — Сиягырт до начала песков. В песках мы заблудились. 3) Набросан план Дейдади и сделаны с нее фотографические снимки, из которых один представляю при сем Вашему превосходительству. 4) Осмотрена крепость Тахтапуль. К сожалению, снимки с Тахтапуля вышли не совсем удачно и требуют некоторых дополнительных работ, которые можно произвести только в хорошей лаборатории. Все добытые во время поездки сведения приводятся мною в порядок и будут представлены Вашему превосходительству по их обработке.
Кроме того, — в моем распоряжении имеется еще один важный документ: мне удалось достать один экземпляр книги о «Джихаде» (священной войне), изданный эмиром Абдуррахман-ханом.
В виду важности документа я не решился послать его по почте, почему телеграммою от 18 января и просил разрешения Вашего превосходительства приехать в Ташкент, для личного доклада. Получив вчера предписание о командировании для осмотра границы, — я выезжаю туда завтра и вновь прошу Ваше превосходительство, в виду указанной выше причины, вызвать меня, по возвращении из Чубека, в Ташкент.
С истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть Вашего превосходительства покорный слуга
Капитан Корнилов.

                                                  Генерал Н.Н. Белявский

Итак, способности молодого офицера были замечены и высоко оценены. В августе 1899 года его переводят на должность старшего адъютанта штаба Туркестанского округа в Ташкенте. Но вскоре талант Корнилова как разведчика был востребован вновь, и он направляется на границу с Афганистаном южнее Кушки. Здесь Лавр Георгиевич работает над изучением направления на Меймань и Герат. И опять ему в этом нелёгком деле помогают верные текинцы. В это же время по приказанию командующего Туркестанского военного округа Корнилов часто выезжает в малоизученный регион Патта-Гиссар и Чубек для осмотра и уточнения пограничной полосы.
В октябре 1899 года Корнилов отправляется в Ашхабад для участия в разработке оперативных мер на случай войны с Великобританией, но затем срочно отзывается в Ташкент. На него возлагается решение новой серьезной и весьма ответственной задачи. Приказом командующего войсками Туркестанского военного округа капитан Корнилов командируется в Кашгар - крупнейший город Синьцзянской провинции Китайской Империи. Здесь располагалось единственное в Восточном Туркестане российской консульство, служившее, кроме всего прочего, центром русских исследований Тянь-Шаня и Памира.
В декабре 1899 года, Генерального штаба капитан Корнилов, вместе со своим помощником подпоручиком Кирилловым и офицером связи поручиком Бабушкиным, отправляются с исследовательской и разведывательной миссией в далёкую и опасную Кашгарию.
Кашгария, общее название шести городов в Восточном Туркестане, относилась в то время к Синьцзянской провинции Китайской империи. На севере она граничила с Урумчийской и Илийской областями той же провинции и с российской Семиреченской областью. На западе - с Ферганой, «русскими Памирами» и афганским Ваханом. На юге - с подконтрольными англичанам Канджутом, Кашмиром и китайским Тибетом, а на востоке - с Ансийским и Кунятуффанским округами той же китайской Син-Цзянской провинции. Именно это важнейшее геостратегическое положение Кашгарии, лежавшей на пересечении древних караванных маршрутов Великого шелкового пути, и послужило причиной многолетнего англо-русского соперничества.
Должность, которую должен был занять Лавр Георгиевич, официально называлась офицер Генерального штаба при российском консульстве. Кроме негласных разведывательных задач Корнилову вменялись обязанности начальника консульского конвоя. В его подчинении находилась полусотня казаков Оренбургского казачьего полка.

                                                   Российское консульство в Кашгаре

Российское консульство в Синьцзянской провинции было открыто в 1882 году в соответствии с Санкт-Петербургским договором, заключенным между Россией и Китаем о границе и торговле в Западном Китае. Идея же об учреждении русского дипломатического представительства в Кашгаре принадлежит туркестанскому генерал-губернатору Константину Петровичу фон Кауфману, который дважды (в 1868 и 1875 году) посылал подполковника Павла Яковлевича Рейнталя в Кашгар с дипломатическими поручениями. Первым русским консулом там стал Николай Фёдорович Петровский, с которым и пришлось работать капитану Корнилову.

                                               Николай Фёдорович Петровский

Как я уже писал, в качестве помощников к Корнилову были прикомандированы: подпоручик 3-го Туркестанского стрелкового батальона Вячеслав Евгеньевич Кириллов, на которого возлагалось руководство почтовым сообщением между Кашгаром и Ферганской областью, и начальник Ташкурганского поста (учрежденного, кстати, Корниловым) поручик Бабаушкин – выпускник Ташкентской офицерской школы восточных языков.
Время прибытия группы Корнилова в Кашгар совпало с периодом активного изучения этой страны европейскими исследователями, в частности такими известными учёными как шведский географ Свен Гедин и британский археолог Марк Стайн. Следует отметить, что российский консул оказывал большое содействие не только российским, но и иностранным путешественникам.

                         Экспедиция Свена Гедина у российского консульства в Кашгаре

Корнилов, сразу по прибытию, развивает активную деятельность - знакомится с китайскими чиновниками, торговцами и предпринимателями, налаживает агентурную сеть, много ездит по стране. Совершенно понятно, что деятельность русского офицера тотчас попадает в поле зрения, как китайских властей, так и английской разведки. Британский консул Джордж Маккартни, один из главных персонажей “Большой игры” (впоследствии именно он сопроводит миссию Бейли в Ташкент), регулярно информировал штаб своей армии о передвижениях Корнилова.
Первым результатом работы капитана Генштаба было составление схемы почтового сообщения между Ошем и Памиром. Кроме того, Лавр Георгиевич регулярно передавал важную информацию, содержащую сведения о положении дел в Кашгарии. Для этого не один раз под видом купца он проникал в самые отдаленные места области. Итогом стала монография «Кашгария, или Восточный Туркестан. Опыт военно-стратегического описания», которая была издана в Ташкенте в 1903 году. Это исследование до сих пор считается одним из наиболее полных описаний этой территории.
В Кашгаре произошло событие, которое мистическим образом связало имя Корнилова с Наполеоном Бонапартом. Второго ноября 1899 года в Китае вспыхнуло восстание против иностранного вмешательства в экономику, внутреннюю политику и религиозную жизнь страны, известное в истории как “ Ихэтуаньское” или “Боксёрское”. Местное население под влиянием слухов о волнениях, докатившихся и до Кашгара, собиралось разгромить иностранные консульства. Корнилов, получив эту информацию от своей агентуры, написал рапорт окружному генерал-квартирмейстеру о необходимости ввести русские войска и подавить малейшие беспорядки. Сославшись на опыт подавления Наполеоном восстания роялистов в Париже в октябре 1795 года, он предложил подробный план войсковой операции. Однако российские власти не только отказались от этого, но и отправили в центр специальную докладную, в которой назвали Лавра Георгиевича «несостоятельным Буонапартом». В характере Корнилова была изрядная доля авантюризма. Вероятно, это и определило его жизненный путь от “Бонапарта несостоятельного” до “Бонапарта несостоявшегося”.
Китайский Туркестан был практически неизвестен русскому командованию. Чтобы стереть это бело пятно с военных карт Генерального штаба, капитан Корнилов во главе отряда из семи человек, “под именем члена Императорского географического общества, путешествующего с целью исследования некоторых научных вопросов”, совершает беспрецедентную по длительности экспедицию.
Полтора года смелый отряд скитался по неприступным районам Тянь-Шаня, горам, пустыням и оазисам, вдоль границ Ферганы, Семиречья, Индии и Тибета.
День за днём, в нестерпимый зной, под обжигающим ветром продвигался маленький караван, возглавляемый “сухощавым крепким человеком”. Инструкции, полученные капитаном, гласили: “сбор точных и обстоятельных сведений военно-политического характера о Кашгарии вообще и Сарыколе в частности, а равно сбор тех же сведений о всех сопредельных с Кашгарией странах, причем обратить особое внимание на деятельность везде там англичан и других”.
Для разведчиков мелочей не было, их интересовало буквально всё: глинобитные крепости и хорошо укрепленные города, комплектование и организация вооруженных сил, базары, магазины и санитарные части, дороги и тропы, фауна и флора. В общем, всё. В этой экспедиции Корнилов продолжает совершенствоваться в местных языках и наречиях.
В итоге, за восемнадцать месяцев странствий, были составлены карты перевалов Куень-Луньской горной системы, исследованы дороги, прилегающие к Тянь-Шаню и системы сообщений Восточного Туркестана с внутренним Китаем. Была обследована песчаная степь между Яркентом и Янги-Гассаром, почти лишенная воды и живности.
В середине 1901 года, завершив тяжелейшую экспедицию, разведывательная группа возвращается в Ташкент. Как я уже писал, главным итогом командировки Корнилова стала подготовленная и вышедшая в 1903 году книга “Кашгария или Восточный Туркестан”, принесшая автору заслуженный успех. Работа эта, напечатанная в типографии Туркестанского военного округа, кроме чисто военного значения, явилась существенным вкладом в географию и этнографию Восточного Туркестана.

Книга Корнилова, что немаловажно, была высоко “оценена” и британскими специалистами. Крупнейший исследователь жизни Корнилова, Михаил Казбекович Басханов пишет, что, «работая в фондах лондонской библиотеке “India Office Library and Records”, удалось установить, что картографический материал к британскому изданию “Военный отчет по Кашгарии” (1907) представляет собой сопровождаемые английским текстом планы городов и укреплений Восточного Туркестана, снятые на местности капитаном Корниловым и подпоручиком Кирилловым и опубликованные в работе Л.Г. Корнилова”.
Назад в Кашгар, Корнилов не возвращается по причине случившегося конфликта между офицером разведки и консулом. Петровский обвинил Корнилова в нарушениях при составлении отчётности, а также о предоставлении им недостоверных сведений. Это, по сути, был упрёк в непрофессионализме, что особенно возмутило Лавра Георгиевича. Сегодня, судить о том, кто был прав, не представляется возможным. Консул имел солидный опыт разведывательной работы, но Корнилов упрямо доказывал правильность собственных методов. Тем не менее, в штабе округа встали на сторону Петровского, и Корнилову было указано «улучшить сбор и проверку сведений о Кашгарии и всеми сведениями политического характера обязательно делиться с консулом».
Корнилов, однако, был чрезвычайно упрям и не терпел попыток “учить” его там, где он сознавал себя профессионалом – ещё одна, не самая лучшая, черта характера Лавра Георгиевича. Обидевшись, он подаёт рапорт о невозможности совместной работы с консулом Петровским.
Несмотря на этот инцидент командующий Туркестанским округом, генерал Николай Александрович Иванов достойно оценил работу Корнилова.
Вернувшись в Ташкент, тот получает свой первый орден – Станислава 3-й степени, чин подполковника и должность штаб-офицера для поручений при штабе округа.

                                                          Орден св. Владимира

Триумф Корнилова был полным, несколько портила этот праздник начавшаяся болезнь глаз. Сказалось длительное действие яркого горного солнца и лёссовой пыли. 
Но ничто не могло остановить Корнилова в выбранном им поприще. В том же 1901 году он получает очередное задание, и вместе с двумя казаками и двумя туркменами отправляется в новую командировку.
На сей раз путь разведчика лежал в Восточную Персию, в малоизведанные провинции Хоросан и Сеистан.
 Российский генеральный штаб остро нуждался в достоверных сведениях о восточных провинциях Персии - Хорасане и Сеистане. “Большая игра” была в самом разгаре, - между Лондоном и Санкт-Петербургом шло жёсткое соперничество в борьбе за контроль над Персией и в этой борьбе Россия пока одерживала верх. Русская «мирная интервенция» началась в 1889 году, когда для защиты своих экономических интересов, Россия закрыла для иностранного экспорта территорию Кавказа. Английские товары, таким образом, доставлялись по длинной и плохо оборудованной караванной дороге от Трапезунда до Тавриза. Это привело к тому, что к 1893 году торговый оборот между Англией и Персией снизился с 75 до 50 миллионов франков, в то время как Россия довела стоимость своего товарооборота до 125 миллионов.
Кроме того, в обеспечение займов персидскому правительству, Россия получила в собственность землю в Персии для строительства Энзели-Тегеранской, Хамаданской, Тавризской железных дорог и портов – в Энзели на Каспии и Чахбаре, расположенном на берегу Аравийского моря, как раз близ границы с Британской Индией.
Известный предприниматель и авантюрист Лазарь Поляков (предполагаемый отец балерины Анны Павловой) основал "Товарищество промышленности и торговли в Персии и Средней Азии". Оно имело филиалы в Тегеране, Реште, Мешхеде и других городах. В Тегеране, им же, было основано "Персидское страховое и транспортное общество", построена спичечная фабрика.
Тогдашний министр финансов России Сергей Юльевич Витте, в 1894 году, поставил перед банкирами четкую цель: содействовать "развитию активной торговле русских в Персии, сбыту туда русских фабрикатов, распространению среди персидского населения российских кредитных билетов, а равно вытеснению из Персии английских произведений". Каспий по сути стал внутренним российским морем, кораблеплавание там монопольно осуществляло пароходное Общество «Кавказ и Меркурий».
Вместе с усилением экономического влияния России росло и влияние политическое.
“Британский лев”, конечно, не мог оставаться равнодушным к такому развитию событий, и именно поэтому российскому военному командованию была чрезвычайна важна подробная информация о возможном театре военных действий.
Для подготовки к новой экспедиции Лавр Георгиевич выезжает из Ташкента в Ашхабад. Там он тщательно изучает британские исторические и географические работы по Персии и материалы соотечественников побывавших там ранее: “Отчет о поездке в Персию и Персидский Белуджистан” поручика Петра Александровича Риттиха, “Поездка по Восточной Персии в 1894 году” поручика Карла Альбертовича Баумгартена, “Военно-статистическое описание северо-восточной части Хорасана” штабс-капитана Николая Алоизиевича Орановского и других.
В конце ноября 1901 года небольшой отряд подполковника Корнилова, состоящий из него самого, двух туркмен и двух казаков, пересекает российско-персидскую границу и за несколько дней, проехав почти триста верст, добирается до Мешхеда. Здесь, с 1883 года находилось российское генеральное консульство.
В задачу Корнилова  входила рекогносцировка персидско-афганского участка границы у Герата и Гильменда. Затем, двигаясь на юг, он должен был выйти в Сеистан где нужно было добыть сведения о строящейся британцами в Белуджистане стратегической дороге. Нушки-Сеистанская, или по-другому Кветта-Сеистанская караванная дорога весьма беспокоила российское командование. Она начала строиться англичанами в начале века параллельно границе с Афганистаном для выхода в Южную Персию и назначение её, русскому Генштабу, было неясно. 
Спустя два месяца, в январе 1902 года Лавр Георгиевич со своим отрядом прибывает в Сеистан, где начинает выполнять полученное задание – выезжает к афганской границе, чертит схемы местности, делает фотоснимки. Составив карту долины реки Гильменд, он приступает к последней и наиболее сложной части своей миссии - разведке строящейся дороги. Полторы недели небольшой отряд разведчиков объезжает территорию Южного Сеистана, собирая сведения, опрашивая местных жителей и странствующих купцов.
Метод был опробован Корниловым ещё в Кашгарии. Практически в каждом населённом пункте разведчики делали привал в чайхане, где долго, по-восточному, вели беседы интересуясь местными новостями, выуживая ценную информацию.
В результате полученных сведений Корнилов делает вывод о том, что военно-стратегическое значение Нушки-Сеистанской дороги было преувеличено русским командованием. Эта дорога была важна для британцев прежде всего для усиления политического и торгового преобладания на Среднем Востоке.
Далее отряду Корнилова предстояло пройти почти четыре тысячи верст в знойных пустынях и дебрях, населённых жестокими и часто враждебными племенами. Не зря эту территорию называли “Степь отчаяния” – “Дашти Наумед”. Попытки исследователей проникнуть туда, чаще всего заканчивались трагически. От невыносимой жары и голода, отчаянные путешественники погибали.  Корнилову предстояло не просто пройти это гибельное место, а собрать этнографические материалы, изучить географию, составить топографические карты и представить объективные и полные характеристики этого района. Задача, прямо скажем, в то время чрезвычайно сложная и опасная.
На сотни вёрст вокруг лишь песок, ветер и палящее солнце, от которого невозможно укрыться.

                                                                    Степь отчаяния

С огромным трудом отыскивали воду, а пищей служили лишь лепёшки из пшеничной муки. С каждым днём всё меньше и меньше оставалось сил - как у людей, так и у лошадей. Пришлось избавляться от лишнего груза. Были выброшены походные кровати, палатки, различная утварь. Оставили лишь самое необходимое: оружие, еду, писчие принадлежности, инструменты, приборы.
Почти три месяца продолжалось это беспримерное путешествие, к счастью завершившееся благополучно.
В конце марта 1902 года Корнилов триумфатором возвращается в Ташкент с богатейшими материалами географического, этнографического и военного характера. По результатам экспедиции Лавр Георгиевич пишет очерки, которые вскоре были опубликованы в Петербурге: «Историческая справка по вопросу о границах Хоросана с владениями России и Афганистана» и «Нушки-Сеистанская дорога». В своём отчёте Главному штабу Корнилов отмечает, что Великобритания активно готовится к расширению своего влияния на Персию и среднеазиатские районы Российской империи, и делает вывод о необходимости укрепления восточных границ России в связи с возникновением потенциальной военной угрозы.
Персидская экспедиция наложила неизгладимый отпечаток на личность Корнилова. Все долгие месяцы пребывания в Персии он продолжал изучать язык, культуру и традиции персов. На всю оставшуюся жизнь он сохранит любовь к этой стране. Как вспоминал впоследствии Резак Бек Хан Хаджиев, многолетний личный адъютант Лавра Георгиевича, тот часто, много и увлекательно рассказывал о нравах жителей Персии, её истории, наизусть читал на прекрасном персидском языке произведения Хайяма, Хафиза, Саади и других персидских поэтов, переводя их потом слушателям.

                                            Адъютант Корнилова Резак Бек Хан Хаджиев

В Русской Императорской армии существовало обязательное правило, для получения должности в Главном штабе, кандидатам, после окончания Академии, нужно было откомандовать ротой в течении одного года. Лавру Георгиевичу, окончившему Академию пять лет назад, из-за постоянных командировок, никак не удавалось выполнить это необходимое условие. И вот, наконец, такая возможность ему представляется. 30 сентября 1902 года подполковник Корнилов назначается командиром роты 1-го Туркестанского стрелкового батальона где прослужит до ноября 1903-го.
Этот год он уделяет не только службе. Вновь всё своё свободное время посвящает совершенствованию в восточных языках.
В это время Корнилов знакомится с другим выдающимся разведчиком и востоковедом, Андреем Евгеньевичем Снесаревым. Лавр Георгиевич даже стал впоследствии крёстным отцом сыновей Снесарева. Несмотря на это их пути резко разошлись во времена русской смуты и гражданской войны, поставив по разные стороны баррикад.

                                                                      А.Е. Снесарев

Осенью 1903 года, Корнилов, сдав роту, отправляется в очередную командировку. На этот раз в Индию. По официальной версии для изучения языков, нравов, обычаев и традиций народов Белуджистана. На самом деле, - что, впрочем, не отменяло этнографическую цель путешествия, - тщательно исследовать эту “жемчужину в короне Великобритании” с военно-стратегической точки зрения.
Путь в Индию лежал через Константинополь, куда Лавр Георгиевич прибывает в начале ноября и, после встречи с российским консулом Петром Георгиевичем Панафидиным, отправляется в египетский Порт-Саид. Там он садится на французский пароход отправляющийся в Бомбей. Впереди лежала новая, ещё неизведанная им страна.

Французский пароход отправлялся из Порт-Саида в Бомбей только в конце декабря, и Корнилов взял билет на ближайшее пассажирское судно, которое оказалось британским.
Стоя на палубе, Лавр Георгиевич вспоминал свой разговор с консулом Панафидиным.
Пётр Георгиевич высказал убеждение, что англичане не пропустят русского путешественника из Кветты в Сеистан, а пройти туда незаметно вряд ли получится. В последнее время англичане стали проявлять особенную подозрительность относительно иностранцев, посещающих Южную Персию, а со времени назначения главнокомандующим Индийской армией лорда Китченера, меры безопасности ещё более усилились. 
Кроме того, заметил консул, имя Корнилова уже достаточно известно соответствующим английским службам, и, скорее всего, за вояжем российского подполковника-генштабиста, будут следить особенно тщательно, поэтому лучше всё же совершить поездку открыто, под своим настоящим именем. С этим Лавр Георгиевич согласился.
На пароходе плыли в основном англичане, и, просмотрев список пассажиров, Корнилов увидел, что среди пассажиров находится 16 человек военных, - офицеров полков, расположенных в Британской Индии. Несмотря на гражданский костюм, офицерская выправка выдавала пассажира из России и, конечно, его персона сразу вызвала подозрение. Проходя мимо пассажиров собиравшихся на палубе, он неизменно слышал обрывки фраз о шпионаже. Вскоре к Корнилову, с целью знакомства, подошла группа английских офицеров. Они стали интересоваться целью его поездки, однако вопросов о воинском звании задать не рискнули. Вечером Корнилову представился ещё один офицер. После нескольких дежурных фраз, он заявил, что служил в Гильгите и имя Корнилова ему известно.
- Вероятно вы тот самый русский офицер, который путешествовал по Хоросану?
“Насколько верным было решение путешествовать под настоящим именем”, - вероятно, подумал при этом, Лавр Георгиевич.
- Да, - ответил Корнилов, - я действительно подполковник русской армии. Решил взять отпуск. Давно хотел увидеть Индию, и, как офицер, хочу познакомиться с британскими войсками, расположенными там, и, конечно, с представителями этих войск.
После этого отношения к русскому офицеру заметно изменилось. К нему отнеслись с большим радушием, и многие офицеры даже пригласили его посетить места их службы.
12-го декабря пароход, на котором находился Корнилов, пришвартовался в порту Бомбея и Лавр Георгиевич тотчас отправляется к генеральному консулу Российской империи Василию Оскаровичу Клемму.

                                                                         В.О. Клемм

Василий Оскарович был первым российским консулом в Бомбее. Находясь в этой должности с 14 февраля 1900 года, он успешно обеспечивал связь и дипломатическое прикрытие офицерам Главного штаба, посещавшим Индию с разведывательными целями. Кроме того, оказывал содействие учёным экспедициям Академии наук и Русского географического общества, да и самолично собирал информацию как научного, так и экономического и военно-политического характера.
Клемм, только, что прибыл из Пуны, города находящегося в 150 километрах от Бомбея, тем не менее, он тотчас принял Лавра Георгиевича. В беседе с консулом Корнилов рассказал, что предполагает отправиться сначала в Дели и Агру, - обычный туристический маршрут, - затем, постепенно продвигаясь на запад и на юг, под предлогом навестить своих старых знакомых, побывать в Пешаваре, Мултане и Равалпинди. Из Мултана, не спрашивая разрешения английских властей, попытаться проехать в Кветту, а там в зависимости от обстоятельств — или в Сеистан, что желательно, либо, если не получится, в Карачи.
Консул план вполне одобрил и ещё раз подчеркнул правильность решения не скрывать своего имени и воинского звания.
Во время беседы, Василий Оскарович напомнил Корнилову, что тот не первый русский офицер совершающий путешествие по Британской Индии без предварительной договорённости с английским правительством. За несколько лет до него, в конце девяностых, Индию посетил капитан Генштаба Василий Фёдорович Новицкий.
Русского офицера, местные власти, принимали весьма гостеприимно, однако вышедшая затем в открытой печати книга Новицкого “Военные очерки Индии” вызвала резкую критику и недовольство у здешних военных.
- Поэтому, - подчеркнул Клемм, - было бы весьма желательно, чтобы такого не случилось вновь, поскольку это может совершенно отбить охоту у англичан знакомить русских гостей со своей армией. Думаю, едва ли нужно, да и не полезно, указывать им на их слабые стороны.
На следующий день Василий Оскарович представил подполковника Корнилова командующему войсками Бомбейского округа, генерал-лейтенанту сэру Арчибальду Хантеру.

                                Командующий Бомбейской армией сэр Арчибальд Хантер

Генерал принял Корнилова весьма любезно и позволил тому не только осмотреть все войска Пунского гарнизона, но и дал разрешение на посещение Кветты, которая также находилась в его подчинении.
По приглашению командующего Лавр Георгиевич присутствует на параде войск гарнизона. С огромным интересом наблюдает он за военнослужащими британской армии. В случае боевых действий в Центральной Азии или Закавказье русским войскам придётся столкнуться именно с этой армией.
Позднее, в своём отчёте Корнилов напишет: “Внешний вид войск был хорош. Красные парадные мундиры и белые каски ланкаширцев, оригинальное национальное одеяние шотландцев (Skill), “хаки” туземных полков, темные мундиры артиллерии, красивые темно-синие мундиры и цветные тюрбаны конницы, — все это, в общем, давало весьма эффектную картину…”

Клемм, также, рекомендует Корнилова начальнику Бомбейского гарнизона, генерал-майору Вилькоксу. Тот любезно снабжает русского подполковника рекомендациями к военным властям Пенджабского округа.
Как видим, английские военные власти в Индии отнеслись к Корнилову гостеприимно, доверительно и весьма радушно. Чего нельзя сказать о властях гражданских. Полиция, с первых минут появления русского путешественника, ходила за ним по пятам. Причём вменяя тому в вину, даже того чего не было. К примеру, в Равалпинди полицейский комиссар донес на Корнилова местному коменданту, что тот по дороге из Лагора сфотографировал какой-то мост. Поскольку этот мост Лавр Георгиевич проезжал глубокой ночью (что исключало фотографирование), это обвинение он легко опроверг. Наконец, в Пешаваре у него были украдены из чемодана фотографии, негативы, фотографический аппарат, записная книжка и все бумаги. Поскольку, при этом, деньги и ценные вещи остались нетронутыми, совершенно понятно, что воры здесь были ни при чём. Когда известие о краже дошло до консула, тот был поначалу сильно встревожен. Однако вернувшийся Корнилов развеял опасения Василия Оскаровича, заявив, что среди похищенных документов и снимков ничего компрометирующего не имелось.
После Пуны Корнилов отправляется в военный центр британской Индии - Агру, затем посещает Дели, Лагор, Джелум, Равалпинди, Пешавар, Хайдарабад, Кветту и другие индийские города и районы.

                                                   Британские владения в Индии

Из Кветты, Лавру Георгиевичу пришлось вернуться в Бомбей, поскольку в просьбе проехать в Сеистан через Белуджистан, ему было отказано с самого начала - отказ был передан через консула Клемма.
В июне 1904 года Лавр Георгиевич возвращается в Россию и представляет руководству рукописный отчёт. В этом документе, Корнилов подробно излагает ход своей поездки по Индии, описывает устройство индо-британской армии, приемы обучения и боевой подготовки разных родов войск и организацию ее быта. Предполагая будущее военное столкновение двух империй в Азии, он кратко характеризует укрепления в приграничной полосе, даёт описание дорог и важнейших железнодорожных линий. На основании своих наблюдений и анализа текущей английской военной литературы, Корнилов делает несколько общих выводов об индо-британских вооруженных силах и военного положения англичан в Индии, отмечая возросшую активность в армии, начавшуюся со времени назначения лорда Китченера её главнокомандующим.
Один экземпляр Отчёта был отправлен в штаб Туркестанского военного округа.
Интересно, что на полях первого листа Докладной начальника Азиатского отдела Главного штаба, генерал-майора Фёдора Николаевича Васильева, по поводу Отчёта подполковника Корнилова, начальник Главного штаба генерал-лейтенант Виктор Викторович Сахаров написал:
“Читал. 300 тысячная армия большая сила, но не думаю, чтобы англичане могли направить не только все, но даже большую ее часть против нас, оголив Индию от войск. Что англичане стремятся усилить свое положение на Сев. Зап. границе, весьма естественно, так как на этой границе они могут ожидать единственно сильного врага. Единственный вопрос, делают ли они это с наступательными или оборонительными целями? Думаю, что наступать им незачем, так как вряд ли в их интересах возбуждать пожар, который и их может задеть. Верьте, что они готовятся на случай, если бы мы пожелали воздействовать на них, на их сухопутных границах”.
Через год, в августе 1905 года, секретный “Отчёт о поездке в Индию” был опубликован Генеральным штабом.
По возвращении из Индии подполковник Корнилов назначается столоначальником (начальником отдела) Главного штаба в Петербурге.
К этому времени на Дальнем Востоке уже полгода полыхает война между Российской империей и Японией. Корнилов не может в этой ситуации оставаться в стороне – он рвётся в действующую армию, однако военное руководство не торопится отпускать на фронт ценного офицера и исследователя. Тем не менее, подполковник упрям и настойчив, и, в конце сентябре 1904 года его просьба была удовлетворена. В должности штаб-офицера при управлении 1-й стрелковой бригады Корнилов отправляется в Маньчжурию.
В декабре 1904 года подполковник Корнилов с 1-й Стрелковой бригадой прибывает в  район военных действия. Боевое крещение Лавр Георгиевич принимает под небольшим селением Сандепу, а в феврале 1905 года во время сражения под Мукденом проявляются лучшие качества Корнилова - командира. Под деревушкой Вазые часть, в которой воевал Корнилов, была окружена японцами, вследствие хаоса и потери управляемости войсками, 34-летнему подполковнику пришлось взять командование на себя.
Штыковой атакой он прорывает окружение и выводит свою, уже считавшуюся уничтоженной бригаду, из окружения. Выводит в полном боевом порядке, со знамёнами, не оставив на поле боя ни одного раненого.
Позднее, в своём докладе Корнилов отмечал:“1, 2 и 3-й полки, несмотря на крайнее утомление, большие потери, понесенные в предшествующих боях, недостаток в офицерах… и, наконец, несмотря на панику, охватившую части разных полков, отходивших по этой же дороге, держались на занятой позиции с непоколебимой твердостью под убийственным огнем пулеметов, шимоз и пехоты противника, ясно осознавая необходимость держаться для спасения других”.

                 Картина художника М.Л. Маймона, “Атака под Тюренченом”

За этот подвиг Лавр Георгиевич был награждён орденом Святого Георгия 4-й степени. А в 1907 году, он получает личное Георгиевское оружие за подвиги в русско-японской войне.

                           Орден Святого Георгия 4-й степени и Георгиевское оружие

В конце марта Корнилов находится на передовой у деревни Шуаньшуза, затем участвует в переформировании частей бригады в дивизию.
23 августа 1905 года в Портсмуте был подписан мирный договор между Россией и Японией, поставивший точку в кровопролитной бойне на Дальнем Востоке. Позорная для России война завершилась уступками Японии южной части Сахалина, арендных прав на Ляодунский полуостров и Южно-Маньчжурскую железную дорогу. Но вины Лавра Георгиевича в этом, конечно, никакой не было.
В декабре он сдаёт должность начальника штаба 1-й стрелковой бригады и, с новенькими погонами полковника на плечах, присвоенными за “отличия против японцев”, отправляется в Петербург.
1 января 1906 года полковник Корнилов становится делопроизводителем Управления генерал-квартирмейстера Генерального штаба, отвечавшим за военное планирование и ведение разведки иностранных государств, а с 4 мая 1906 года назначается в часть 3-го оберквартирмейстера Главного Управления Генштаба, которая отвечала за разведку азиатских театров военных действий – от Турции до Японии.
Жизнь казалось, вошла в спокойное русло. Но накануне 1907 года трагедия входит в дом Лавра Георгиевича. Заболевает менингитом и вскоре умирает старший сын Дмитрий, в котором Корнилов души не чаял. Как вспоминала позже сестра Лавра Георгиевича Анна, ”брат дни и ночи не отходил от больного ребенка; он был неутешен в своем горе; привязанность к Диме у него доходила до обожания”.
Чтобы заглушить горе безутешный отец весь уходит в работу. С 14 июня по 18 августа 1906 года совершает поездки в Тифлис и Ташкент в связи с подготовкой нового порядка изучения офицерами восточных языков. В Ташкенте он, совместно с другим востоковедом, полковником Иваном Дионисиевичем Ягелло, разрабатывает проект реорганизации Ташкентской офицерской школы восточных языков. Проект, правда, так и не был принят. В редкие дни, которые Лавр Георгиевич посвящает семье, он помогает дочери с математикой и французским языком.
Супруга Корнилова Таисия была настоящей офицерской женой. Она стойко переносила все тяготы военной жизни. По воспоминаниям сестры Лавра Георгиевича, Таисия «всю свою жизнь приспособила к укладу натуры брата. Все хозяйственные заботы лежали исключительно на ней». Но сам Корнилов, по ее мнению, «не мог сократить ради семьи свою широкую, могучую натуру… не мог отказаться от государственной работы, Родина для него была выше семьи».
Петербургская жизнь семьи Корнилова продолжается чуть более года.
В январе 1907 года, на основе представления начальника Генерального штаба Фёдора Фёдоровича Палицына, последовал Высочайший приказ, согласно которому полковник Корнилов должен был отправиться в Пекин, чтобы занять там должность военного атташе.

                       Л. Г. Корнилов с семьёй консульского работника в Китае (1907 г.).

Работа в Китае явилась пиком карьеры Корнилова-разведчика. Он путешествует по новой для него стране, изучает историю, быт, традиции и обычаи китайцев.
Задумывая написать о Китае книгу, делает подробные записи и путевые заметки, и регулярно отправляет отчёты в Генштаб:“О полиции Китая”, “Телеграф Китая”, “Описание маневров китайских войск в Маньчжурии”, “Охрана императорского города и проект формирования императорской гвардии”.
В книге известного историка военной разведки К. К. Звонарёва читаем: “Военный агент в Китае полк. Корнилов имел двух помощников, - одного в Мукдене, другого в Шанхае. По словам 5-го делопроизводства Ген. штаба, сведения военной агентуры о развитии военных реформ в Китае и о различных организационных мероприятиях военного характера, предпринимавшихся китайским правительством, были вполне удовлетворительными, зачастую обширными, полными и обстоятельными. Наиболее ценные, полные и обстоятельные донесения получались от военного агента. Он давал сведения преимущественно об общих руководящих указаниях, дававшихся на места центральным правительством в Пекине. В огромном большинстве случаев эти общие сведения сопровождались переводами указов, приказов, повелений и пр.”.
В Китае Корниловзаводит полезные знакомства с дипломатами разных стран и китайскими военнослужащими– в частности будущим генералиссимусом и президентом Китайской Республики Чан Кайши.

           Л. Г. Корнилов среди представителей дипломатических миссий. Китай (1907 г.)

С ещё одной незаурядной личностью знакомится здесь Лавр Георгиевич. В 1908 году он встречается с совершающим поездку по Туркестану и Китаю полковником Карлом Маннергеймом. Будущий президент Финляндии с благодарностью вспоминал позднее о той поддержке, которую оказал ему российский военный агент.

  Полковник К.Г.Э. Маннергейм на официальном обеде у генерал-губернатора провинции ГаньсуШеня. Ланьчжоу, 12 марта 1908 г.Фото предоставлено М.К. Басхановым

 В Пекине зеркально повторяется Кашгарский сценарий. Вновь у Корнилова вспыхивает конфликт с чиновником МИДа, на этот раз с первым секретарём посольства Борисом Константиновичем Арсеньевым. Тот обвинил военного агента в отсутствии разведывательной информации, самоуправстве и нарушениях дипломатического этикета. Корнилов вспылил и заявил о невозможности согласовывать каждый шаг с руководством миссии. Правда, на этот раз на Родину был отозван Арсеньев, а Корнилов остаётся в Пекине.
В 1910 году Лавр Георгиевич оставляет должность военного агента в Китае. Было это связано с тем, что для дальнейшего служебного роста и присвоения генеральского звания Корнилову было необходимо иметь непрерывное повышение ценза строевого командования. Должность же военного агента была нестроевой и не засчитывалась. Корнилов неоднократно после 1909 года просил командование предоставить ему возможность получения должности командира полка при наличии вакансии. Наконец, в конце 1910 года такая вакансия открылась в 8-м пехотном Эстляндском полку.
В Россию Корнилов возвращается намеренно длинным путём – почти 10 000 километров через Монголию и Восточный Туркестан. Разведчик всегда остаётся разведчиком, Лавр Георгиевич по дороге фиксирует укрепления китайских гарнизонов на юго-восточной окраине Российской Империи, отмечает враждебное отношение народа Монголии к китайским чиновникам.
В декабре 1910 года полковник Корнилов делает доклад в Главном штабе на тему «Военные реформы в Китае и их значение для России». Это был итог самого большого периода его довоенной биографии. Как память о работе в Китае у Лавра Георгиевича остался серебряный перстень-печатка с китайскими иероглифами.
Меня заинтересовала история этого мужского украшения, которым очень дорожил Лавр Георгиевич. Упоминание о перстне я встретил лишь в одном месте и то он был описан как золотой. На помощь пришёл Михаил Казбекович Басханов, к которому я обратился с просьбой пролить свет на эту историю. Привожу его ответ:
“Массивный серебряный перстень был подарен Лавру Георгиевичу в период службы в Китае. Им он очень дорожил и постоянно носил на одном из пальцев. На щитке перстня рельефно выступали два китайских иероглифа.

命 運
Они означали слово "судьба". Фотографию перстня мне присылал в свое время внук Корнилова - Лавр Алексеевич Шапрон дю Ларре, много помогавший материалами и сведениями. Просьба его была фотографию не публиковать, поскольку это семейная реликвия. Что я и сделал”.
Родина же отметила заслуги Корнилова-военного атташе Орденом Св. Анны 2-й степени, которым он был награждён в 1909 году.

Орден Св. Анны 2-й степени

4 февраля 1911 года, после положенного ему отпуска, Корнилов приступает к обязанностям командира 8-го пехотного Эстляндского полка, но остаётся в этой должности недолго. Один из крупнейших знатоков азиатского региона не мог долго находиться вне сферы своих интересов. Генерал-лейтенант Евгений Иванович Мартынов, знакомый Корнилова ещё по русско-японской войне, предложил ему генерал-майорскую должность с жалованьем в 14 тысяч рублей в год в Корпусе пограничной стражи, которая в то время состояла в ведении Министерства финансов. Предложение было заманчивым и Лавр Георгиевич не раздумывая соглашается.
3 июня 1911 года полковник Корнилов отправляется в Заамурский округ пограничной стражи на должность командира 2-го отряда, состоявшего из двух пехотных и трех конных полков. А 26 декабря Лавр Георгиевич поменял полковничьи погоны на погоны генерал-майора.
Округ охранял линию КВЖД в Маньчжурии. Как писал Корнилов в письме сестре «…я прокомандовал Отрядом, что соответствует дивизии, почти два года и чувствовал себя отлично: обстановка самая военная, отряд большой – пять полков военного состава, в том числе три конных, хорошее содержание и отличная квартира…»
В новой должности Лавр Георгиевич сразу же развивает бурную деятельность. Обращает внимание на необходимость уточнения карты Манчжурии, проводит регулярные маневры и военные игры, активно борется с хунхузами – так называли китайских разбойников и контрабандистов. А по прошествии двух лет проявляет себя как борец с коррупцией. Он инициирует расследование по фактам широкомасштабного воровства в сфере снабжения довольствия. Преступные нити привели на самый верх, к премьер-министру Коковцеву, который к тому же являлся министром финансов и Шефом Корпуса Пограничной Стражи. Совершенно понятно, что силы были слишком неравны и Лавр Георгиевич возвращается в военное ведомство командиром бригады 9-й Сибирской стрелковой дивизии, располагавшейся на острове Русском возле Владивостока.
Вот, что писал об этом эпизоде Корнилов в письме к сестре:
“В конце 1913 года, у нас в округе начались проблемы по части довольствия войск, стали кормить всякою дрянью. Я начал настаивать, чтобы довольствие войск было поставлено на других основаниях, по крайней мере, у меня в отряде. Мартынов поручил мне произвести расследование по вопросу о довольствии войск всего округа. В результате открылась такая вопиющая картина воровства, взяточничества и подлогов, что нужно было посадить на скамью подсудимых все Хозяйственное Управление Округа во главе с помощником Начальника Округа генералом Савицким. Но последний оказался интимным другом премьер-министра и генерала Пыхачева, которые во избежание раскрытия еще более скандальных дел, потушили дело. В результате Мартынова убрали, а я, несмотря на заманчивые предложения Пыхачева, плюнул на пограничную стражу и подал рапорт о переводе в армию”.
На новой службе во Владивостоке Корнилов теряет в окладе, резко ограничивается его доступ к развединформации, тем не менее, армейская жизнь была Лавру Георгиевичу близка и понятна. Об этом он пишет сестре: “…условия весьма тяжелые…, занимаем небольшую квартирку в неотстроенном доме, квартира сырая, климат здесь суровый, крайне резкий. Таиса и Юрка стали болеть… Таисе необходимо серьезно полечиться, так как у ней болезнь почек, которая под влиянием климата и др. неблагоприятных условий жизни сильно обострилась… Я остаюсь здесь, т.к. мне придется до октября командовать дивизией… В конце октября выяснится окончательно, - останусь ли я здесь или же перевожусь в Евр. Россию: мне обещан перевод или в строй или в Гл. Управление Генерального Штаба. Но в канцелярию меня не особенно тянет и лично я здешними местами очень доволен: тяжеловато, но зато приволье и дело живое; у нас несмотря на суровые холода, - всю зиму шли маневры, боевые стрельбы и пр., а я до всего этого большой охотник…”.
А через четыре месяца после отправки этого письма, для генерала Корнилова заканчивается мирная жизнь - 1 августа 1914 года началась Первая мировая война.
1 августа 1914 года Германия объявляет войну России и генерал-майор Корнилов, предварительно сдав командование 9-й Сибирской стрелковой дивизией, отправляется на фронт. Путь оказывается долгим - от Тихого океана до Карпат. На театр военных действий Лавр Георгиевич прибывает только в августе, и тут же вступает в командование 1-й бригадой 49-й пехотной дивизии, входившей вместе с 48-й дивизией в состав XXIV армейского корпуса 8-й армии Юго-Западного фронта генерала Брусилова.
В середине августа войска фронта наступают на Львов. Бригада Корнилова принимает активное участие в захвате Галича, сильно укрепленного узла обороны противника.
За личное мужество и умелое руководство бригадой в сражениях под Львовом и Галичем Корнилов награждается орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами.

25 августа Корнилов становится во главе 48-й дивизии, названной впоследствии “Стальной”. Вот, что об этом, в своих воспоминаниях, пишет Алексей Алексеевич Брусилов: “Корнилова я узнал в 1914 году при прибытии XXIV корпуса во вверенную мне армию. Он состоял командиром бригады, но тут же в начале военных действий, по ходатайству командира корпуса Цурикова, был мною назначен командующим 48-й пехотной дивизии. Это был очень смелый человек, решивший, очевидно, составить себе имя во время войны. Он всегда был впереди и этим привлекал к себе сердца солдат, которые его любили. Они не отдавали себе отчета в его действиях, но видели его всегда в огне и ценили его храбрость”.

                                                                      А.А. Брусилов

Во многих операциях армии Брусилова отличилась именно 48-я дивизия.

Так, например, в ноябре 1914 года в ночном бою при Такошанах группа добровольцев под командованием Корнилова прорвала позиции неприятеля и, несмотря на свою малочисленность, захватила 1200 пленных, включая генерала Рафта, настолько потрясённого этой дерзкой вылазкой, что дало ему повод впоследствии сказать: «Корнилов -не человек, стихия».
Вскоре после этого в ходе Лимановского сражения «Стальная» дивизия, перебрасываемая на самые тяжёлые участки фронта, разбила неприятеля в боях под Гоголевым и Варжише и дошла до Карпат, где заняла Крепну. В январе 1915-го года 48-я дивизия заняла главный карпатский гребень на линии Альзопагон -Фельзадор, а в феврале Лавр Георгиевич был произведён в генерал-лейтенанты, и его имя получило широкую известность в армейской среде.
Одной из самых блестящих операций, которую осуществил во время войны Корнилов, было взятие городка Зборо, который австрийцы считали неприступным. Кроме природной труднодоступности, городок был защищён проволочными заграждениями, рядами глубоких окопов, укреплёнными огневыми точками. Взятие этой крепости являлось чрезвычайно важной целью, ибо через Зборо лежала единственная дорога для развития дальнейшего наступления.
В лоб крепость взять было невозможно, и Корнилов не спешит. Он тщательно готовит предстоящий штурм. Ежедневно, с наблюдательного пункта, рассматривает неприятельские укрепления, отмечает на карте новые данные, присутствует на допросах пленных австрийцев. Наконец план готов. В назначенный час артиллерия ураганом обрушивается на неприступную высоту, и пехота с криком “Ура” идёт на приступ. В полном соответствии с суворовским учением главные силы русских, неожиданно для австрийцев, появляются с другой стороны: обойдя высоту, они незаметно подходят к намеченному месту и атакуют врага. В рядах противника паника, переходящая в беспорядочное бегство. Зборо был взят и дорога на Венгрию открыта.

                                                      Л.Г. Корнилов на наблюдательном пункте

Но весной 1915 года разразилась катастрофа - на помощь теснимым австро-венгерским войскам пришла немецкие войска генерала Августа Макензена. К этому времени у русской армии был почти исчерпан запас артиллерийских снарядов, рассчитанный на непродолжительную войну. Перед великолепно вооруженными войсками Макензена русские солдаты оказались почти безоружными. 2 мая 1915 года началось "великое отступление”. Войска Юго-Западного фронта начали повсеместный отход. 48-я дивизия попадает в тяжелейшее положение. В страшных, кровопролитных боях у реки Дукла только один 191-й Ларго-Кагульский полк и батальон Очаковского полка смогли вырваться из окружения, сохранив все знамёна дивизии. Корнилов, верный себе, взяв на себя командование разрозненными частями, состоящими из полутора батальонов Измайловского и Очаковского полков, одного батальона Рымникского полка и трёх неполных артиллерийских батарей 48-й артиллерийской бригады, остаётся прикрывать отход уцелевших частей. “Стоять до конца” – отдаёт приказ командующий. Необходимо было, как можно дольше сдерживать атаки противника, чтобы основные силы смогли вырваться из окружения. Позже, в своём отчете, Лавр Георгиевич отметил: «полки дивизии отбивались на все стороны, имея целью возможно дороже отдать свою жизнь и свято выполнить свой долг перед Родиной. 48-я пехотная дивизия своею гибелью создала благополучный отход тыловых учреждений 24-го корпуса, частей 12-го корпуса и соседних с ним частей 8-й армии».

Дивизия полностью оправдала своё стальное название. От прикрывающих отход в живых осталось семь человек – пятеро солдат, санитар и сам генерал раненый в руку и с ушибленной во время падения ногой.
Командующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов высоко оценил подвиг “Стальной” дивизии, направив Верховному Главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу ходатайство «о примерном награждении остатков доблестно пробившихся частей 48-й дивизии и, особенно её героя, начальника дивизии генерала Корнилова. 28-го апреля 1915-го года на основе Высочайшего приказа Корнилов награждается орденом Святого Георгия 3-й степени.  
Но Корнилов узнает о награждении значительно позднее. Вместе с уцелевшими товарищами он четверо суток пытается выйти к своим. Не удалось. Израненных, обессиленных их взяли прочёсывающие лес австрийцы.   
Лавра Георгиевича отправляют в замок Нейгенбах, расположенный недалеко от столицы Австрии и служивший пересыльным пунктом. Вынужденное бездействие сильно тяготило Лавра Георгиевича. Энергичная натура требовала дела, борьбы, и мысль о побеге целиком захватила его. Первая попытка бежать, захватив аэроплан, закончилась неудачей, и Корнилова переводят сначала в лагерь в Шлайнинге, затем в Пече, а в ноябре 1915 года он оказывается в лагере расположенном в замке князя Эстергази в селении Лек.
Здесь Лавр Георгиевич встречает своего бывшего начальника по Заамурскому округу пограничной стражи генерал-лейтенанта Мартынова, который попал в плен в самом начале войны. Бывшие сослуживцы весной 1916 года пытаются вместе совершить побег. Главное было найти надёжные документы, а это, без посторонней помощи, сделать было невозможно.
“Следовательно, -вспоминал позже генерал Мартынов, -прежде всего необходимо было найти сообщника из местных жителей, который раздобыл бы нужные документы и, по возможности, доставил бы беглецов до границы”. Выбор пал на кастеляна замка, славящегося своей жадностью. Ему, Мартыновым, было обещано 20 тысяч крон золотом, как только они доберутся до России. Но то ли тот не поверил русским, то ли страх пересилил жадность, но кастелян доложил обо всем начальству. Комнату Мартынова обыскали и нашли штатский костюм. Имя же Корнилова осталось в стороне, поскольку о нём кастелян попросту не знал. После этого надзор за пленными стал особенно тщательным.

Генерал-лейтенант Л.Г. Корнилов в австрийском плену. На первой фотографии с главнокомандующим Венгерской армии Эрцгерцогом Иосифом Габсбургским
Лавру Георгиевичу, лагерным начальством, была предложена бо́льшая свобода, вплоть до беспрепятственного передвижения по городу, при условии, что он даст честное слово не пытаться больше бежать. Пленный генерал резко отказал и просил впредь не делать ему таких предложений.
Вскоре у Корнилова возникает новый план. Он практически перестаёт спать и есть, пьёт крепчайший чай, добиваясь тем самым учащённого сердцебиения. Целью этого самоистязания был перевод в другой лагерь, и через две недели она была достигнута - его отправляют в лагерь-госпиталь в городке Кесег.
В день прибытия туда Корнилова перед охраной был зачитан приказ, где говорилось: «Военное командование видит в генерале Корнилове человека в высшей степени энергичного и твёрдого, решившегося на всё, и убеждено, что оный от замысла побега не откажется, болезнь лишь симулирует, дабы легче повторить попытку бегства. Бесспорно, что в случае удачного побега в настоящее время державы нашли бы в нём серьёзного, военным опытом богатого противника, который все свои способности и полученные в плену сведения использовал бы для блага России и вообще наших врагов. Обязанность каждого этому воспрепятствовать. Высшее военное командование приказывает генерала Корнилова, хотя и тайно, но строго охранять, каждое сношение с кем-либо запрещать, в случае попытки побега, воспрепятствовать этому любой ценой». В заключении сообщалось, что всякий, кто решиться способствовать побегу Корнилова, будет караться смертной казнью.
На счастье Лавра Георгиевича помощником аптекаря в лагере служил чешский патриот Франтишек Мрняк. Именно он стал тем человеком, который помог бежать русскому генералу.
«Я старался себе представить тот переполох, -вспоминал в 1928 году Мрняк, -если бы мы с ген. Корниловым сделали прогулку за границу. Это была только фантазия (ведь Корнилова здесь еще не было), но фантазия такая, которая в точности согласовалась с моим прежним желанием уйти, как можно дальше, из страны рабства туда… где за свободу славянских народов проливают кровь и жертвуют жизнью».
В лагере Корнилов содержится в так называемом «офицерском павильоне», на втором этаже и Мрняк делает всё для того, чтобы встретиться с пленным генералом. Наконец ему это удаётся. По предписанию доктора Гутковского, также военнопленного, он доставляет Корнилову лекарство – веронал.
Лавр Георгиевич, приняв пилюли, недоверчиво посмотрел на чеха и сказал:
-До меня дошел слух, что вы слишком заметно интересуетесь моей особой и участью. Советую вам вовремя это оставить. Иначе вы будете иметь крупные неприятности. Я знаю австрийские законы и знаю, что вас ожидает. Будьте поэтому осторожны и не подвергайте себя опасности. 
На что Франтишек ответил, что будет счастлив помочь генералу в побеге. Помолчав Корнилов, сказал:
– Если вы хотите действительно быть мне помощником в этом деле, Вам за это будет обязана ваша страна и будет благодарить ваш народ. Если бы Вас постигло несчастье, я постарался бы помочь вашим родным, а я благодарю Вас, как Вам будет благодарна вся Россия.
С этими словами Корнилов обнял и поцеловал Мрняка.
Теперь дело оставалось за малым - разработать план побега и претворить его в жизнь.
Первым делом необходимо было раздобыть настоящие документы. Мрняк покупает в лавке два чистых бланка отпускных удостоверений, а затем воспользовавшись отсутствием в канцелярии дежурных унтер-офицеров (они ушли обедать) ставит на бланки печать и заполняет их - один для Корнилова на имя Стефана Латковича, другой для себя - на имя Иштвана Нэмета. И на всякий случай мастерит, используя половинку листа с настоящей печатью, удостоверение, в котором говорится, что военному полицейскому Иштвану Нэмету поручается розыск бежавших военнопленных.
Вопрос с документами был решён, осталось наметить маршрут. Решили поездом добраться до города Карансебеш, а оттуда пешком перейти румынскую границу. 
Из одежды Мрняк приобрёл два не новых штатских костюма, кроме того в арсенале беглецов были: два ранца, револьвер, бинокль, карта, компас и электрический фонарик.
Решив, что всё готово, дату побега назначили на 11 августа.
И вот этот день настал. Переодевшись в штатское Лавр Георгиевич в сопровождении чеха покидает лагерь. Чтобы скрыть побег денщик Корнилова ложится в его кровать и укрывшись с головой, изображает спящего. Доктор Гутковский, в свою очередь, сославшись на ухудшение здоровья генерала, запрещает всякие посещения больного.
Справедливости ради надо сказать, что побегу способствовала целая группа русских военнопленных: фельдшер 321-го пехотного Окского полка Петр Веселов, санитар 328-го пехотного Новоузенского полка Спиридон Цесарский (денщик Корнилова), пленный русский солдат Константин Мартьянов. Большую роль сыграл врач-поляк Гутковский.
Лишь через несколько дней побег был обнаружен, и то благодаря случайности. В лагере скончался русский пленный офицер и Лавр Георгиевич не мог не присутствовать на отпевании.
Отсутствие Корнилова на церемонии вызвало подозрение и раскрыло побег. К тому же Мрняк перед уходом написал отцу письмо и в спешке позабыл его отправить. Оно было найдено при обыске.
Но к этому времени беглецы уже достигли Карансебаша и начали пеший путь в горы.
Продовольствие, припасённое в побег, закончилось, беглецы стали питаться ягодами и кореньями.
Мрняк, измученный голодом, решил зайти в ближайший населённый пункт, чтобы раздобыть еды, а Корнилов остался в лесу. Чеху не повезло, едва войдя в село он был схвачен жандармами.
Австрийцы, тут же начали прочёсывать местность, но Лавр Георгиевич смог от погони уйти. Несколько дней он скрываясь пробирается к австро-румынской границе, и в ночь на 18 августа переходит её, и, уже не скрываясь, продолжает путь на Родину.

                                                                Маршрут побега Корнилова

22 августа в румынском городке Турну - Северин генерала-беглеца принимает российский военный агент Сергей Модестович Ратманов. Интересные сюрпризы преподносит иногда судьба – через полтора года тот же Ратманов станет свидетелем последних минут Корнилова.
Плен, который длился для Лавра Георгиевича 1 год, 3 месяца и 19 дней благополучно закончился. Судьба же другого участника побега сложилась менее счастливо. Франтишека Мрняка судили военным судом и приговорили к смертной казни через повешение, позже, правда, она была заменена на 25-летний тюремный срок.
Русские военнопленные, способствующие побегу, отделались сравнительно легко. Учитывая, что они выполняли приказ командира, их приговорили к дисциплинарному наказанию на восемь недель.
Корнилов, мгновенно ставший самым популярным военачальником России, возвращается на Родину героем и вновь становится в строй, не подозревая своей дальнейшей судьбы, в которой переплетутся триумф и трагедия.
По приезду в Петроград, Корнилов сразу становится, как сказали бы сейчас, “медийной фигурой”. О нём пишут все газеты, причём обстоятельства побега приукрашиваются, «ужасы плена» преувеличиваются. Многочисленные репортёры берут у Лавра Георгиевича интервью, его портреты печатаются в иллюстрированных журналах, юнкера его родного Михайловского училища чествуют героя, сочиняя в его честь стихи.



Сам же Лавр Георгиевич в письме сестре 1 ноября 1916 года, пишет: “подробности своего бегства не буду описывать; из газет ты кое-что знаешь, хотя врали они невозможным образом. Бог даст, когда-нибудь встретимся, тогда расскажу. Хочу только сказать, что во время войны, плена и бегства я на практике убедился, что бывают в жизни человека такие минуты, когда только чудо и помощь Божия выводят его из неминуемой гибели. Такие минуты у меня были…”
26 ноября (здесь и далее по ст.ст.) 1916 года в праздник Георгиевских кавалеров казаки Каркаралинской станицы отправляют наказному атаману Николаю Александровичу Сухомлинову телеграмму со следующей просьбой: “В ознаменование великих заслуг героя, уроженца Каркаралинской станицы, перед горячо любимым Монархом и Родиной, дабы запечатлеть на веки потомству память о нем родных станичников, единогласно решили генерал-лейтенанта Лавра Георгиевича Корнилова, бывшего начальника славной 48-й пехотной дивизии, просить взять на себя звание почетного казака родной ему станицы Каркаралинской, а также позволить нам наименовать бывшее двухклассное, ныне высшее начальное Каркаралинское училище, в котором воспитывался герой-генерал, именем генерала Лавра Корнилова. В ознаменование настоящего Праздника усердно просим Ваше Высокопреосвященство нашу просьбу довести до Его Превосходительства Лавра Георгиевича Корнилова телеграфно”.
Лавр Георгиевич удостаивается личной аудиенции с Императором, в Ставке в Могилеве, где получает знаки ордена Св. Георгия 3-й степени.
Наконец Корнилов встречается с семьей, которую не видел два с лишним года. Встреча, впрочем, длилась недолго, всего два дня. Несмотря на предоставленный ему трёхмесячный отпуск, он снова отбывает на фронт, получив назначение на командование 25-м армейским корпусом, в составе Особой армии, основу которой составляли гвардейские полки. В письме к сестре он пишет: “…Таиса очень расстроила свое здоровье…, она мечтает приобрести хутор, дачу, вообще какой-нибудь уголок на юге, я всей душой сочувствую ее намерениям, но, к сожалению, сам не могу заняться этим делом. Я с 19 сентября вступил в командование Корпусом, и успел уже три раза подраться с немцами. Собираюсь в скором времени поехать, если обстоятельства позволят, в кратковременный отпуск и немного отдохнуть…”
Едва прибыв на новое место службы, Корнилов начинает оперативную разработку плана наступления на хорошо укрепленные позиции австро-германской пехоты под Ковелем. Необходимо было развить успех “Брусиловского прорыва”, а корпус Корнилова оказался на самом острие удара. Наступление началось 19 сентября, но больших результатов не принесло. К ноябрю 1916 года, части 25-го корпуса, потеряв в жесточайших боях почти половину личного состава, “зарылись в землю”, перейдя к позиционной войне.
Судьбоносный 1917 год начался для Лавра Георгиевича в заботах о подготовке к весеннему наступлению. Однако командующему корпусом не доведётся повести своих солдат в бой. 27 февраля 1917 г. в Петрограде произошла буржуазно-демократическая революция, император отрекся от престола и власть в стране перешла к Временному правительству во главе с Керенским.
2 марта по просьбе председателя Государственной думы М.В. Родзянко, Николай II, одновременно с отречением от престола, подписывает приказ о назначении генерала Л. Г. Корнилова командующим Петроградским военным округом.
Представляется, что по своим политическим предпочтениям, Лавр Георгиевич был больше республиканцем, чем монархистом. Об этом в частности можно прочесть в воспоминаниях политического деятеля того времени Владимира Бенедиктовича Станкевича: “В исполнительном комитете он говорил, что является противником царского режима. Я не думаю, чтобы Корнилов унизился до притворства. Несомненно, он сочувствовал реформаторским стремлениям. Но также несомненно, что он не был демократом, в смысле предоставить власть народу: как всякий старый военный, он всегда был подозрительно настороже по отношению к солдату и “народу” вообще: народ славный, что и говорить, но надо за ним присматривать, не то он избалуется, распустится. Против царского строя он был именно потому, что власть начинала терять свой серьезный, деловитый характер. Хозяин был из вон рук плох и нужен был новый хозяин, более толковый и практичный”.
Для самого Корнилова новое назначение явилось неожиданным. Отказаться от него было невозможно ни с точки зрения военной дисциплины, ни с точки зрения присущего генералу честолюбия. 
новой должности, первый “революционный” командующий Петроградским военным округом начал с “акции”, о которой он никогда не любил вспоминать, но которую ему не могли потом простить монархисты. 8 марта Корнилов, в сопровождении группы офицеров своего штаба, во исполнение приказа Временного правительства, прибыл в Царское Село и объявил императрице Александре Федоровне, что она, Великие Княжны, и Наследник Цесаревич интернированы (находятся под домашним арестом).

                                                                Царственная семья

Несмотря на то, что командующий округом выполнял прямой приказ военного министра Гучкова, монархические круги создали впоследствии миф о «несмываемом позоре клятвопреступления”, «смертном грехе предательства” Лавра Георгиевича.
В этой связи необходимо отметить, что решение об аресте и суде над Царской Семьей принимало не Временное правительство, а претендовавший на власть, “самочинно возникший” Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Под его давлением Временное правительство согласилось на «домашний арест” Царской Семьи (Петросовет требовал тюремного заключения).
Обратимся к свидетельствам современников. В мемуарах генерала Деникина, читаем:
“Седьмого марта Временное правительство постановило “признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село”. Выполнение этого постановления в отношении императрицы возложено было на генерала Корнилова, что впоследствии не могли ему простить ортодоксальные монархисты. Как странно: Александра Фёдоровна после объявления ей об аресте высказала удовлетворение, что это было сделано славным генералом Корниловым, а не кем-либо из членов нового правительства”.
Сам Корнилов глубоко переживал выполнение выпавшей на него тяжелой обязанности. По воспоминаниям полковника Сергея Николаевича Ряснянского, соратника Корнилова по Белому движению, генерал “в кругу только самых близких лиц поделился о том, с каким тяжелым чувством он должен был, во исполнение приказа Временного правительства, сообщить Государыне об аресте всей Царской Семьи. Это был один из самых тяжелых дней его жизни…”.
Обвинения же в клятвопреступлении Лавра Георгиевича вообще бессмыслены, поскольку своим отречением Государь Император освобождал своих подданных от прежней присяги.
И, повторюсь, на мой взгляд, Корнилов никогда не был фанатичным монархистом. Адъютант Корниловского ударного полка поручик князь Николай Александрович Ухтомский так писал о своем командире: “Проведя большую часть своей сознательной жизни на окраинах России, в борьбе за ее величие, счастье и славу, ему некогда было размышлять о преимуществах того или иного политического строя. Генерал Корнилов был государстволюбцем, для которого понятие “Россия” имело мистическое, почти божественное значение. Он служил монархии, Романовым, - лишь постольку, поскольку царь олицетворял для него идею Великой России” .
Новая должность потребовала от Корнилова новых качеств, - качеств публичного политика. Лавр Георгиевич принимает парады, выступает на митингах, проверяет условия службы запасных батальонов, награждает отличившихся Георгиевскими крестами.

Командующий Петроградским военным округом генерал Л.Г. Корнилов принимает парад

История одного такого награждения стала ещё одним мифом в биографии Корнилова.
Речь идёт о награждении унтер – офицера Кирпичникова, - “солдата революции номер один”, как с присущим ему пафосом назовёт того Керенский. Кирпичников, якобы застрелил своего командира, начальника учебной команды Волынского полка капитана Лашкевича и именно за это был отмечен высокой наградой.
Но факты свидетельствуют о другом. Приказом по округу N 120 от 1 апреля 1917 года унтер-офицер Тимофей Кирпичников был награждён Георгиевским крестом 4-й степени “за то, что 27 февраля, став во главе учебной команды батальона, первым начал борьбу за свободу народа и создание Нового Строя, и несмотря на ружейный и пулеметный огонь в районе казарм 6-го запасного Саперного батальона и Литейного моста, примером личной храбрости увлек за собой солдат своего батальона и захватил пулеметы у полиции”.

А настоящий убийца Лашкевича так и остался неизвестен. По свидетельству исполняющего должность Дежурного Генерала Главного Штаба генерал-лейтенанта А. П. Архангельского, офицера убил “один из вольноопределяющихся” выстрелом в спину с чердака казармы. Но миф оказался живучим - “предатель” Корнилов, с удовольствием арестовал Царскую Семью, а потом еще и наградил убийцу.
После Февральской революции в России воцарилось двоевластие. Корнилов, воспитанный на твердом исполнении армейской дисциплины, жёсткой субординации, совершенно не понимал почему один и тот же военный приказ нужно согласовывать и с Временным правительством и с абсолютно непонятным для него Советом рабочих и солдатских депутатов. Конфликт был неизбежен, и он произошёл. 7 марта, во время работы комиссии по подготовке реформ в армии, под руководством бывшего военного министра, генерала от инфантерии Алексея Андреевича Поливанова, Корнилов потребовал вывести из Петрограда разложившийся столичный гарнизон и заменить его частями с фронта. Однако представители Совета заявили о недопустимости таких требований. 
Второй конфликт произошел 20-21 апреля, во время правительственного кризиса, когда в ответ на “ноту Милюкова” о продолжении войны и верности союзническим обязательствам, в Петрограде начались массовые антивоенные демонстрации. Необходимо было срочно наводить порядок. Однако попытки военного министра Гучкова и командующего округом Корнилова вывести верные правительству части на Дворцовую площадь встретили резкое противодействие Петросовета. Председатель совета Чхеидзе официально объявил, что “только Исполнительному Комитету принадлежит право устанавливать порядок вызова воинских частей на улицу…”. Возмущенный Корнилов заявил, что “таковым обращением Исполком принимает на себя функции правительственной власти”, а при таких условиях он “не может принять на себя ответственность ни за спокойствие в столице, ни за порядок в войсках” и “просит об освобождении от должности”.
Уходит со своего поста и Гучков, но до своей отставки он собирается перевести Корнилова на должность Главнокомандующего Северным фронтом, однако неожиданно против выступил Верховный Главнокомандующий генерал Алексеев, сославшись на недостаточный командный стаж Корнилова и “неудобство обходить старших начальников – более опытных и знакомых с фронтом, как, например, генерала А. Драгомирова”. Алексеев пригрозил подать в отставку, если это назначение состоится. В результате Корнилов получает командование 8-й армией Юго-Западного фронта, в составе которой он и начинал войну.
Бунтующий Петроград остаётся позади, впереди Лавра Георгиевича вновь ждал фронт.
Корнилов вступает в командование армией, в которую уже проникли бациллы разложения. Большевики и некоторые другие левые партии делают всё, чтобы подогреть неприязнь солдат к офицерству. В армейских подразделениях появляются солдатские комитеты, пытающиеся взять контроль над принятием оперативных решений, активно распространяется пропагандистская литература. В результате солдаты отказываются выполнять приказы командования. На передовой начинается братание с противником. Немцы, а инициатива таких контактов исходила чаще всего от них, обставляли эти замирения как праздники - с оркестрами и угощением.
Большая часть офицеров, в этой обстановке, попросту растерялась. Некоторые пытались заигрывать с солдатами, а кто-то просто самоустранился.
В такой очень непростой ситуации принимает армию новый командующий.
Вот, что вспоминает офицер разведывательного отдела штаба 8-й армии капитан Митрофан Осипович Неженцев, – «Знакомство нового командующего с личным составом началось с того, что построенные части резерва устроили митинг и на все доводы о необходимости наступления указывали на ненужность продолжения «буржуазной» войны, ведомой «милитарищиками»… Когда генерал Корнилов, после двухчасовой бесплодной беседы, измученный нравственно и физически, отправился в окопы, здесь ему представилась картина, какую вряд ли мог предвидеть любой воин эпохи. Мы вошли в систему укреплений, где линии окопов обеих сторон разъединялись, или, вернее сказать, были связаны проволочными заграждениями…
Появление генерала Корнилова было приветствуемо… группой германских офицеров, нагло рассматривавших командующего русской армией. За ними стояло несколько прусских солдат… Генерал взял у меня бинокль и, выйдя на бруствер, начал рассматривать район будущих боевых столкновений. На чье-то замечание, как бы пруссаки не застрелили русского командующего, последний ответил: «Я был бы бесконечно счастлив – быть может хоть это отрезвило бы наших солдат и прервало постыдное братание».
Для предстоящего наступления необходимо было усилить атакующие части, и когда через несколько дней после вступления Корнилова в командование на его стол легла записка Мезенцева с предложением создания ударного полка, Лавр Георгиевич горячо поддержал эту инициативу.
В конце мая началось формирование 1-го Ударного отряда при 8-й армии, названного впоследствии «корниловским». Он должен был своим примером внести перелом в пораженческие настроения на фронте.
БойцыУдарного отряда с чёрно-красными погонами, с черепом и скрещёнными мечами на рукаве, в стальных касках, одним своим видом должны были наводить страх на “разложенцев“.
Это была своего рода преторианская гвардия командующего.

                          Первое знамя “корниловцев” и нарукавная нашивка

Такую же роль стал играть и Текинский конный полк, состоящий в основном из туркмен-текинцев. В белых папахах, малиновых халатах, с огромными кинжалами на поясе, они имели весьма грозный вид. Своего командующего текинцы называли «Уллу Бояр» - что означало “Великий воин”.

                                                              Текинский полк

Но кроме военного, требовалось и политическое руководство армией. В связи с этим, большое значение приобретали должности комиссаров Временного правительства, появившиеся после февральской революции. Комиссаром 8-й армии был эсер, штабс-капитан Максимилиан Максимилианович Филоненко. Вскоре ему и его коллеге - комиссару Юго-Западного фронта Борису Савинкову предстояло сыграть роль своеобразных посредников между Керенским и Корниловым.
18 июня началось последнее наступление российской армии в этой войне. 8-я армия вступила в бой 25 июня, после того, как основные силы прорвали фронт врага. Корнилов, в течении последующих двух дней разгромил части 7-й австро-венгерской армии и занял Галич. Тот самый Галич, где его дивизия сражалась в начале войны. Особенно отличилсяУдарный полк, потерявший в боях почти половину своего состава. За этот подвиг сотни солдат и офицеров были награждены Георгиевскими медалями и орденами, а сам Корнилов получает звание генерала от инфантерии.
 Однако развить дальнейшее наступление не смогли. Потери были огромны и срочно требовались резервы, которых не было.
Тем не менее, очевидный успех наступления «корниловской» армии произвёл впечатление. Представлялось возможным активизация всего Юго-Западного фронта. Филоненко и Савинков телеграфируют Керенскому о необходимости назначения Корнилова на должность командующего всем Юго-Западным фронтом. В результате, вопреки возражениям генерала Брусилова, Керенский 10 июля утверждает назначение Корнилова.
Но, несмотря на титанические усилия командующего фронтом, наступление провалилось.
Части 7-й и 11-й армии, практически безо всякого давления со стороны противника, начали отходить назад. Солдатские комитеты принимают решения об отходе в тыл. Этим тотчас воспользовался противник и 6 июля нанёс мощный контрудар под Тарнополем. Это и решило исход кампании 1917 года. Отступление 11-й, а затем и 7-й армии превратилось в бегство. Худшие опасения Корнилова подтвердились. «Армия обезумевших темных людей, не огражденных властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит… Меры правительственной кротости расшатали дисциплину, они вызывают беспорядочную жестокость ничем не сдерживаемых масс… Смертная казнь спасет многие невинные жизни, ценой гибели многих изменников, предателей и трусов…» Это из телеграммы Корнилова Керенскому, отправленной 11 июля.
Чтобы спасти положение, навести элементарный порядок, необходимо было принимать жесточайшие меры - введение смертной казни в отношении дезертиров и мародеров, возвращение единоначалия в армию, упразднения солдатских комитетов.
После «тарнопольского прорыва» слава Брусилова несколько померкла, и встал вопрос о новом Верховном Главнокомандующем. Савинков выдвигает кандидатуру Корнилова и 18 июля, пробыв в должности командующего фронтом всего неделю, Лавр Георгиевич вступает в должность Верховного Главнокомандующего Русской армии.
«Отношение генерала Корнилова к вопросу о смертной казни… его ясное понимание причин Тарнопольского разгрома, его хладнокровие в самые трудные и тяжкие дни, его твердость в борьбе с «большевизмом», наконец, его примерное гражданское мужество, поселили во мне чувство глубокого к нему уважения и укрепили уверенность, что именно генерал Корнилов призван реорганизовать нашу армию...Я был счастлив этим назначением. Дело возрождения русской армии вручалось человеку, непреклонная воля которого и прямота действий служила залогом успеха…» - так характеризовал Корнилова Савинков.

                                                       Л.Г. Корнилов и Б.В. Савинков

Вступив в должность, Корнилов начинает работать над законопроектом по устройству армии.
3 августа он самовольно прибывает в Петроград, чтобы лично доложить Временному правительства о положении на фронте.
В зимнем дворце Верховный главнокомандующий встречается с Керенским и передаёт тому доклад с изложением программы, которую, на его взгляд, необходимо было выполнить. В частности, там говорилось: Временное правительство должно признать свою вину в унижении, оскорблении, и лишении прав офицерского состава, во-вторых, оно должно передать функцию военного законотворчества в руки Верховного главнокомандующего, в-третьих, «…изгнать из армии всякую политику, уничтожить право митингов…отменить декларацию прав солдата, распустить войсковые комитеты, отозвать комиссаров».
По этому вопросу было созвано заседание, которое ярко описал Савинков.
«Керенский сидел в обычной позе с рукой за бортом френча, Авксентьев ерошил рукой волосы, а министр земледелия Чернов чистил нос”.
Взаимопонимание с правительством Лавр Георгиевич не встретил. Пробыв столице сутки и определив там обстановку как враждебную, он возвращается в Ставку. Требования, Корнилова, однако, просочились в прессу. Левые газеты,почувствовавдля себя угрозу, развернули против Главкома шумную кампанию.
12-15 августа в Москве состоялось Государственное совещание, на котором, несмотря на сопротивление Керенского выступил Корнилов. Лавр Георгиевич предъявляет Временному правительству требования, названные впоследствии «Корниловская военная программа».

                                 Московское Государственное совещание. Август 1917 г.

Верховный главнокомандующий указал на катастрофическое положение на фронте, на губительное действие на солдатские массы законодательных мер, предпринимаемых Временным Правительством, на продолжающуюся разрушительную пропаганду большевиков, сеющую в Армии и стране анархию.
Керенский, сосредоточивший к тому времени в своих руках фактически всю правительственную власть, прекрасно понимал, что только жёсткие меры, предложенные Корниловым, могли ещё спасти Россию от падения в бездну, и установить, в конце концов, порядок в стране.
Но для этого нужно было поступиться властью, а добровольно отдать её даже ради блага России Керенский не хотел.
Судьбе было угодно, чтобы в это переломное для страны время, судьба её находилась в руках двух, по сути,туркестанцах. Керенский вырос в Ташкенте, а Корнилов многие годы прослужил в этом городе и крае. Но, несмотря на это между министром-председателем и Верховным главнокомандующим установилась прочная антипатия и они не стесняясь высказывали своё отношение друг к другу.
А дальше произошло то, что я бы назвал провокацией Керенского, хотя в историю это событие вошло под названием “Корниловский мятеж”.
20 августа Керенский, по предложению Корнилова и докладу Савинкова, соглашается на «объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками»
25 августа, в полном соответствии с распоряжением правительства, в Петроград направляется 3-й конный корпус и Туземная («Дикая») дивизия под командованием генерал-лейтенанта А.М. Крымова. Одновременно из Финляндии на Петроград двигается кавалерийский корпус генерал-майора А.Н. Долгорукова.
И Керенский испугался. По его словам, к нему приехал бывший депутат государственной думы В.Н Львов, якобы в качестве парламентёра от генерала Корнилова(что не соответствовало действительности) и предъявил председателю правительства ультиматум «передать всю власть военную и гражданскую в руки верховного главнокомандующего». При этом Львовзаявил, что Керенского в ставке Главнокомандующего «все ненавидят» и в случае его там появления «непременно убьют».
Керенский прекрасно знал, что Львов большой выдумщик и к тому же психически не адекватен. Тем не менее он в полной мере воспользовался фантазиями бывшего депутата. Вот, что пишет в своих воспоминаниях сам Керенский: «Было необходимо доказать немедленно формальную связь между Львовым и Корниловым настолько ясно, чтобы Временное правительство было в состоянии принять решительные меры в тот же вечер… заставив Львова повторить в присутствии третьего лица весь его разговор со мной».
С этой целью был приглашен помощник начальника милиции Булавинский, которого Керенский спрятал за занавеской (поистине шекспировская сцена) в своем кабинете и заставил Львова повторить, всё что тот ему говорил от имени Корнилова.
27 августа Керенский объявляет генерала Корнилова мятежником.
В сообщении министра-председателя о мятеже было сказано: «26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной Думы В. Н. Львова с требованием передачи Временным правительством всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной».
Ответные действия Корнилова не заставили себя ждать. В «Воззвании к казакам», в частности, говорилось: «Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, клянусь довести народ, путем победы над врагом, до Учредительного собрания». Воззвание также обвиняло Временное правительство «в нерешительности действия, в неумении, неспособности управлять, в допущении немцев к полному хозяйничанью внутри нашей страны».
Однако широкой поддержки в войсках Корнилов не получил. Попытка генерала Крымова овладеть Петроградом завершилась неудачей, Крымов застрелился и 1 сентября Верховный главнокомандующий, генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов, вместе с другими офицерами Ставки был арестован. Кроме того, был арестован целый ряд командующих и начальников штабов.
Победа же Керенского, в конечном итоге оказалась “пирровой”. Своими действиями он расчистил большевикампуть к власти. И, по воспоминаниям тогдашнего английского посла Джорджа Бьюкенена, когда в день большевистского переворота 25 октября “Временное правительство вызвало казаков, последние отказались выступить, так как не могли простить Керенскому того, что после июльского восстания, во время которого многие из их товарищей были убиты, он помешал им раздавить большевиков, а также и того, что он объявил их любимого вождя Корнилова изменником»
А Лавр Георгиевич, находясь под арестом твёрдо знал – борьба ещё не закончена.
В 1928 году, к 10-летию гибели Корнилова, в рижской газете «Сегодня», появился некролог анонимного автора. С моей точки зрения он очень точно характеризует личность Лавра Георгиевича и ту роль, которую он мог сыграть в истории России:
«…Может быть, из всех русских генералов, Корнилов был тем вождем, который имел все данные для того, чтобы возглавить революцию. Не в том смысле чтобы плыть покорно по ее стихийному течению, а в том, чтобы ввести ее в русло государственности и ослабить ее разрушительный бег. Безграничная смелость, широкая популярность в армии, умение действовать на массы, самоотвержение, глубокая любовь к родному народу, отсутствие партийных шор - все это, как будто предопределяло роль Корнилова - вождя, роль Корнилова, как организатора государственных сил, как противовес революционному хаосу…. Очень многие левые, не исключая и государственно мыслящих социалистов, ждали выступления Корнилова, видели в нем совсем не представителя грядущей реакции, а вождя демократии…».
К сожалению, не случилось. 29 августа постановлением Временного правительства была учреждена Чрезвычайная следственная комиссия для расследования «дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках». Возглавил ее главный военно-морской прокурор И.С. Шабловский, а членами комиссии стали военные юристы полковники Н.П. Украинцев и Р.Р. Раупах, а также следователь по особо важным делам Н.А. Колоколов.
2 сентября комиссия прибывает в Могилев и приступает к допросам “мятежников”.Практически сразу членам комиссии открывается истинная картина августовских событий. Керенский, однако, лично приехав в Могилёв, вызывает к себе Начальника штаба Западного фронта Алексеева и требует от него немедленно очистить Ставку от контрреволюционных элементов, по сути, провести репрессии. К чести, Алексеева, тот не счел возможным взять на себя такую ответственность и подал в отставку. Перед этим он настаивает на назначении своим преемником, генерала Н.Н. Духонина, который не скрывает своих симпатий к Корнилову и его соратникам, и в случае необходимости мог бы за них вступиться.
Вскоре арестованных из Ставки, отправляют в городок Старый Быхов, и размещают в здании бывшей женской гимназии.

Под арестом в Быхове
Группа арестованных генералов и офицеров во главе с Корниловым в период быховского заточения. По номерам: 1. Л. Г. Корнилов. 2. А. И. Деникин. 3. Г. М. Ванновский. 4. И. Г. Эрдели. 5. Е. Ф. Эльснер. 6. А. С. Лукомский. 7. В. Н. Кисляков. 8. И. П. Романовский. 9. С. Л. Марков. 10. М. И. Орлов. 11. Л. Н. Новосильцев. 12. В. М. Пронин. 13. И. Г. Соотс. 14. С. Н. Ряснянский. 15. В. Е. Роженко. 16. А. П. Брагин. 17. И. А. Родионов. 18. Г. Л. Чунихин. 19. В. В. Клецанда. 20. прапорщик С. Ф. Никитин. Осень 1917 года

Следственная комиссия продолжает работу, однако уже через месяц становится ясно, что версия «заговора-мятежа» не подтверждается фактами. Как вспоминал потом один из членов комиссии, служащий Петроградского военно-окружного суда полковник Н. Украинцев, «бывшая в наших руках лента(телеграфная, прим. В.Ф.), это вещественное доказательство, не оставляла сомнений в том, что конный корпус двигался на Петроград с ведома и согласия если и не всего правительства, то его главы, и тем самым рушилось все обвинение против Корнилова; преступление главнокомандующего, как оно представлялось в Петрограде, превращалось в легальное действие, и мы, т.е. комиссия, оказывались в самом нелепом положении».
Комиссия отмечала:
«Двоевластие в стране было злом, как в глазах Керенского, так и в глазах Корнилова. Созданная революцией, никаким законом не предусмотренная фактическая власть Советов успешно конкурировала с властью законного правительства Керенского, и потому ликвидация ее была для последнего желательна. Была она желательна и для Корнилова, ввиду безудержной пропаганды Совета против войны, вести и выиграть которую было задачей, поставленной Корнилову. На этой почве и создалось соглашение, с обеих сторон неискреннее и с недоговорками, Корнилова и Керенского о конном корпусе для борьбы с Советами.
К этой цели Корнилов шел открыто. Керенский мог идти к этой цели только скрыто. Корнилов торопился, считая, что промедление времени смерти подобно. Керенского останавливали соображения идеологического характера, желание сохранить чистоту своих революционных риз, и практическая необходимость лавировать перед могучим совдепом. По тем же соображениям, Керенскому было бы приятно применить силу только в качестве угрозы. Корнилов, несомненно, предпочитал короткую и грубую (дикая дивизия) расправу. Оба понимали, что в результате ликвидации Советов, родится диктатура. Корнилов не скрывал, что при данной обстановке естественным диктатором может быть только военачальник. Для Керенского военный диктатор был неприемлем…».
Окончательный вывод, был таков:
«Генерал Корнилов не поручал В.Н. Львову требовать, а тем более в ультимативной форме, от Временного правительства передачи ему, генералу Корнилову, всей полноты гражданской и военной власти… а лишь высказал свое мнение (!) по вопросу… о наилучшей реорганизации правительства в целях создания сильной власти, причем настаивал на том, чтобы все конкретные меры в этом направлении были приняты с согласия Временного правительства… Комиссия приходит к заключению, что существование заговора лиц, объединяющихся генералом Корниловым и ставивших своей целью изменение существующего строя и свержение Временного правительства, представляется по делу недоказанным».
Кроме того, в ходе расследования выяснилась провокационная, по существу, роль Львова и совершенно лишенная здравого смысла оценка действий Главковерха со стороны Керенского.
Таким образом, ложь Керенского стала явной, и дальнейшая работа комиссии могла привести к серьезному политическому скандалу и возможной отставки председателя правительства. И лишь приход к власти большевиков предотвратил это.
В тюрьме, впрочем, тюрьмой назвать здание женской гимназии было бы большим преувеличением, узники чувствовали себя достаточно вольно. Можно было беспрепятственно прогуливаться во внутреннем дворе или в старом саду. Арестованные, как могли заполняли свободное время - бегали, занимались гимнастикой, играли в городки. Разрешались свидания с родственниками, да и посторонним, с разрешения коменданта вход был открыт.
Единственно, не пускали журналистов. Текинцы осуществляли охрану, дабы не допустить возможной расправы со стороны левых элементов. Вечером собирались для бесед и собраний. В результате при активном участии Корнилова (им лично написаны четырнадцать пунктов), была разработана так называемая «Быховская программа» предусматривавшая установление сильной власти, возрождение армии, созыв Учредительного собрания, сохранение демократических завоеваний Февральской революции. Программа эта, стала впоследствии основой «Конституции генерала Корнилова». 
25 октября в Петрограде произошёл большевистский переворот и жизнь “Быховских узников”оказалась под страшной угрозой. Генерал Николай Николаевич Духонин, исполнявший обязанности главковерха, понимая всю опасность, нависшую над Корниловым и его товарищами, отдаёт приказ об освобождении арестованных.
Получив свободу Корнилов не задаётся вопросом – следует ли продолжить борьбу, перед ним встал другой, - откуда эту борьбу начинать. Первоначально он предполагал уехать в те регионы, которые ему были хорошо известны - в Сибирь или Туркестан, тем более, что в Ташкенте его младший брат, полковник Пётр Георгиевич Корнилов возглавил антибольшевистское подполье. Выбор, однако, пал на юг России, на Дон. Именно туда, в начале ноября из Петрограда и Москвы стали стекаться силы для так называемой «Алексеевской организации», руководимой генералом Михаилом Васильевичем Алексеевым. Туда и решил отправиться Лавр Георгиевич.

                Вожди Белого движения, генералы С.Л. Марков, А. И. Деникин и М.В. Алексеев

Ночью с 19 на 20 ноября Корнилов, сопровождаемый верными текинцами, покидает место своего заточения. Перед уходом он сжигает бумаги и письма, затем отправляет в Ставку телеграмму: «Сегодня покинул Быхов и отправляюсь на Дон, чтобы там снова начать, хотя бы рядовым бойцом, беспощадную борьбу с поработителями Родины».
Отъезд был весьма своевременным, поскольку уже на следующий день из Петрограда в Могилёв, во главе с новым главковерхом Крыленко, прибыли матросы. Поняв, что Корнилов от них ускользнул, всю “классовую” ярость они выместили на Духонине. Ворвавшись в штабной вагон, “буревестники революции" выволокли несчастного наружу и растерзали.Уже с мёртвого стащили сапоги, вытащили часы с бумажником и сняли верхнюю одежду. Опоздай с отъездом Корнилов, думаю, та же судьба ожидала и его.

Путь на Дон оказался нелёгким. Большевикам удалось напасть на след беглецов, и недалеко от городка Унеча, отряд Корнилова был обстрелян бронепоездом. Затем, переправившись через реку Сейм полк попал в болотистую местность и потерял много лошадей. После этого Корнилов, решив, что так будет безопаснее,отпустил текинцев и продолжил путь один. Навыки разведчика пригодились в полной мере.Переодевшись в крестьянскую одежду, с фальшивым паспортом, он на станции Конотоп садится в эшелон красногвардейцев, на котором добирается до Курска. Здесь пересев в поезд на Новочеркасск, Корнилов, благополучно миновав красногвардейские посты, 6 декабря оказывается в столице Всевеликого Войска Донского.
В Новочеркасске, под руководством генерала Алексеева,уже шло формирование Добровольческой Армии, и Корнилов активно включается в этот процесс.Так, для Лавра Георгиевича началась Гражданская война.
Вскоре в Новочеркасск приезжают жена и дети Лавра Георгиевича. Семья устраивается в доме войскового старшины Дударева на Ермаковской улице. В город постепенно начинают стекаться соратники Корнилова. Приезжают представители “Союза офицеров”, приезжают Савинков, Гучков, Родзянко. Постепенно здесь сосредотачивается Корниловский Ударный полк во главе с полковником Неженцевым. Авторитет бывшего Верховного Главнокомандующего огромен, и многие считают, что именно Лавр Георгиевич должен возглавить борьбу с большевиками, встать во главе Белого движения. Однако в этом вопросе большое значение имело и мнение казачьего атамана Каледина и, конечно, основателя Добровольческой армии генерала Алексеева. А вот отношения между Корниловым и Алексеевым были непростыми. Бывший начальник дипломатического отдела в Ставке, князь Трубецкой, вспоминал об этом так: “с первых же дней обнаружилось, что между Алексеевым и Корниловым существует острый антагонизм, они взаимно совершенно не переносили друг друга…”. Корнилов не мог простить Алексееву “«его роли в августовские дни”, считал, что “Алексеев во многом виноват в наших неудачах во время войны, и смотрел на него с тем оттенком презрительности, с какой боевые генералы смотрят на кабинетных стратегов”. Алексеев же “находил Корнилова опасным сумасбродом, человеком неуравновешенным и непригодным на первые роли”.
Ещё более образно отразил это различие между двумя лидерами русский общественный и политический деятель П.Б. Струве: “Алексеев – это массивная железная балка-стропило, на которое в упорядоченном строе и строительстве можно возложить огромное бремя и оно легко выдержит это бремя… Корнилов – это стальная и живая пружина, которая, будучи способна к величайшему напряжению, всегда возвращается к прежнему положению, подлинное воплощение героической воли…”
К чести генералов антагонизм этот не был заметен для окружающих, на людях они общались вполне корректно, даже дружелюбно.
С атаманом Калединым, соратником Корнилова по Юго-Западному фронту, отношения тоже простыми назвать было никак нельзя. Для Каледина, в отличии от Корнилова и Алексеева, общероссийские проблемы отступали на второй план, по сравнению с внутридонскими. Казачество Дона, на первых порах, не собиралось втягиваться в братоубийственную войну. Это прекрасно описано в гениальном романе Шолохова “Тихий Дон”. Таким образом, создание на Дону сил, ставивших своей целью борьбу с большевиками, не встречало понимания со стороны казаков. Более того, немало донских политиков считало возможным «договориться» с большевиками.

                                                   Войсковой атаман А.М. Каледин

Нерешительность и пассивность Каледина раздражала Корнилова, считавшего, что соглашательство с Войсковым Кругом ведёт к гибели, а своим поведением донской атаман рискует повторить судьбу генерала Духонина.
Тем не менее в результате компромисса был создан “триумвират” Каледин – Корнилов–Алексеев. Каледину делегировалось управление Донской областью, Алексеев ведал внешними сношениями и финансами, а Корнилов был провозглашён командующим Добровольческой армией.
Было создано и правительство - Донской Гражданский Совет.
Тем временем красные отряды приближались к Новочеркасску, Добровольческая армия вступила в первые бои, а надежды, возлагавшиеся на Дон, не оправдывались. Каледину не удалось поднять казаков на “борьбу с большевизмом”. Малочисленная Добровольческая армия осталась в одиночестве, из последних сил сдерживая наступление многократно превосходящей Красной гвардии. Ежедневно добровольцы теряли десятки и сотни бойцов убитыми и ранеными.
В этих условиях Корнилов принимает решение перевести армию в Ростов. Там он рассчитывает пополнить её личный состав, - в Ростове находилось около 17 тысяч офицеров. Но плану этому не суждено было осуществиться. В добровольцы шла штатская молодежь – гимназисты, кадеты, студенты, а вот офицеры и, тем более, солдаты в её ряды не спешили. В Ростов, вместе с армией перебирается и правительство. 15 января 1918 года состоялось последнее совместное заседание “триумвирата” и Совета. Милюков и Алексеев заявили о намерении продолжать борьбу, но уже за пределами Донской области, защищать которую “горсточкой добровольцев” было невозможно. После этого “триумвират” фактически распался, а 28 января Каледин застрелился. 
К началу февраля положение на фронте резко ухудшилось. И Корнилов все больше убеждается в необходимости уйти с Дона.
9 февраля неожиданно был прорван фронт под станицей Гниловской и, из-за угрозы окружения, Белая армия отступила к Ростову, а к вечеру того же дня оставила город. В течение нескольких часов 4,5 тысячи добровольцев организованно отступили за Дон и на следующий день сосредоточились в станице Ольгинской.
Корнилов решает увести армию на Кубань. Так начался легендарный “Ледяной поход” ,“Голгофа Белой армии”, последний поход в жизни Лавра Георгиевича.
Вот, что писал в своих воспоминаниях А. И. Деникин:
“Пока есть жизнь, пока есть силы, не все потеряно. Увидят “светоч”, слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе — те, кто пока еще не проснулись… В этом был весь глубокий смысл Первого Кубанского похода. Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором все — в области духа и творимого подвига. По привольным степям Дона и Кубани ходила Добровольческая армия — малая числом, оборванная, затравленная, окружённая — как символ гонимой России и русской государственности. На всем необъятном просторе страны оставалось только одно место, где открыто развевался трёхцветный национальный флаг- это ставка Корнилова”.
Впереди колонны из 3423 добровольцев, пешим, с солдатским мешком на плечах, шёл сам командующий. Шёл спасать свою честь и свое Отечество.

                        Ледяной поход. Корнилов. Фрагмент картины А. Николаева

По трескающемуся льду переправились через Дон и пошли от станицы к станице. Двигались медленно, выслав разведку и организуя обоз, где находилось около 200 раненых, оружие и снаряды. Кроме того, к армии прибилось много штатских: председатель Государственной Думы М. В. Родзянко, князь Н. Н. Львов, издатели братья Суворины, профессора Донского политехнического института.
В последней донской станице Егорлыкской, корниловцев встретили приветливо, с блинами и угощением. Дальше начиналось Ставрополье, где армию ждала иная встреча. У села Лежанки Корниловцы были атакованы красным Дербентским полком. Командующий бросает вперёд Офицерский, а с флангов Корниловский и Партизанский полки. Юнкера устанавливают пушки и бьют прямой наводкой. Враг, не выдержав натиска, бежит, бросив артиллерию. Потери белых составили 3 человека, красных – свыше 500.
Наконец армия Корнилова вступила на щедрую землю Кубани. Казалось, самое трудное осталось позади. Богатые, сытые станицы радушно встречали добровольцев хлебом-солью. Но сказка оказалась недолгой, красные, пытаясь уничтожить корниловцев, бросали всё новые и новые отряды, словно волки, откусывая раз за разом куски от редеющей армии. И вот на пути Добровольческой армии к Краснодару, на станции Кореновской, встала 14-тысячная армия Сорокина с бронепоездами и большим количеством артиллерии.
4 марта начался неравный бой. Вперёд пошли юнкера и студенческие отряды генерала Боровского. С флангов ударили Офицерский и Корниловский полки. Враг встретил наступающих шквалом огня, и Корнилов бросает в сражение последний резерв — партизан Богаевского и чехословацкий инженерный батальон. Внезапно в тылу показалась красная конница и командующий передаёт в обоз: “Подготовить пулемёты, использовать всех здоровых и легко раненых. Защищайтесь сами. Помощи не ждите”. Обозники строят из телег укрепления, устанавливают пулемёты и занимают оборону. Корнилов идёт ва-банк. Он лично останавливает дрогнувшие было цепи, а сам с взводом верных текинцев и двумя орудиями обходит станицу и открывает огонь по тылам красных. Начинается общая атака, и враг бежит.
орога на Екатеринодар (ныне Краснодар) открыта, но тут приходит страшное известие, столица Кубани пала, в город вошли красные.
Вернуться назад, в Задонье было уже поздно, и Корнилов решает идти дальше и штурмом взять Екатеринодар. Вопреки ожиданиям красных, он не пошел на город напрямую, а неожиданно повернул армию и вышел к предгорьям Кавказа, в Адыгею. Здесь командующий решил дать отдых измотанной в боях армии. Кроме того Корнилов рассчитывал увеличить её ряды. И эти ожидания оправдались -14 марта к Добровольческой армии присоединяется отступивший от Екатеринодара трёхтысячный Кубанский правительственный отряд.
для штурма кубанской столицы крайне необходимо было пополнить поредевший в боях арсенал.
С этой целью конница генерала Эрдели уходит в рейд для захвата кубанских переправ, партизаны Богаевского с боями берут окрестные станицы, а части генерала Маркова атакуют станцию Афипскую, где стоял 5-тысячный гарнизон красных. Бой был жесточайшим – но станция была взята и арсенал армии пополнился семью сотнями артиллерийских снарядов и десятками тысяч патронов.
27 марта, вновь обманув врага, выйдя не с юга, где их ждали, а с запада, армия Корнилова начинает штурм Екатеринодара.


Фрагмент картины художника О.А. Авакимяна "Штурм Екатеринодара", из коллекции М.К. Басханова.

Ввиду малых сил, 4-5 тысячам солдат, офицеров и казаков армии Корнилова, противостояло от 8 до 10 тысяч красных, решили брать город с налета, ворвавшись в него на плечах дрогнувшего противника. Других вариантов просто не было.
Корниловский и Партизанский полки с ходу опрокидывают авангард красных. Противник в панике бежит. Но первоначальный успех развить не удалось. Артиллерия осаждённых, не знавшая недостатка в снарядах, обрушивает на штурмующих безжалостный, непрерывный огонь. 
Трое суток продолжалось жесточайшее сражение. В бою погибает командир корниловцев полковник Неженцев. Для Корнилова гибель близкого друга стала страшным ударом.
На третьи сутки войска выдохлись, измотанные до последней степени они попросту встали. Боеприпасы практически закончились, а казаки стали возвращаться по домам.
Поздно вечером 30 марта состоялся военный совет. Итоги штурма были неутешительны. Огромные потери, как в командном составе, так и среди рядовых. Человеческие силы были на пределе: Марков, уронив голову на плечо Романовского, засыпает прямо во время совещания.
Как впоследствии вспоминал М.П. Богаевский “настроение духа у всех было подавленное: из докладов Романовского и командиров бригад выяснилось, что потери в частях были значительные, особенно в командном составе… Все части были сильно потрепаны и перемешаны. Часть кубанских казаков, пополнявших полки, расходятся по своим станицам, заметна утечка добровольцев, чего раньше не было… А между тем у большевиков, несмотря на большие потери, силы увеличивались приходом новых подкреплений. Боевых припасов было огромное количество…”.
На повестке дня совещания только один вопрос – что делать?
Командующий, выслушав все мнения, решает - штурм продолжить.
“Отступать большевики не дадут, а без боеприпасов это будет агония”. Корнилов принимает решение дать войскам день отдыха, а 1-го апреля идти в последнюю отчаянную атаку, лично возглавив штурм.
Но осуществиться этим планам, было не суждено.
31 марта в 7 часов 20 минут артиллерийский снаряд влетел в комнату, где находился командующий, и, пролетев через нее, разорвался. Взрывной волной Корнилова отбросило к печке, а сверху рухнуло несколько балок перекрытия. Не приходя в сознание, главнокомандующий Добровольческой армии, Лавр Георгиевич Корнилов, скончался.
Антон Иванович Деникин, принявший командование после гибели Корнилова в своих воспоминаниях пишет: “Скрыть смерть командующего Добровольческой армии от личного состава до вечера не удалось. Узнав, люди плакали навзрыд, словно вместе с ним умерла сама идея борьбы, вера в победу, надежда на спасение. В сердца добровольцев начали закрадываться страх и мучительное сомнение”.
Спустя короткое время по армии был зачитан приказ: “Неприятельским снарядом, попавшим в штаб армии, в 7 часов 30 минут 31 сего марта убит генерал Корнилов. Пал смертью храбрых человек, любивший Россию больше себя и не могший перенести ее позора. Все дела покойного свидетельствуют, с какой непоколебимой настойчивостью, энергией и верой в успех дела отдался он на служение Родине…”
Далее у Деникина читаем:“…Смерть вождя нанесла последний удар утомленной нравственно и физически пятидневными боями армии, повергнув ее в отчаяние”. Дух армии был сломлен, вера в успех потеряна, продолжать штурм в таких условиях, было невозможно, и новый командующий отдаёт приказ об отступлении.
Тела Корнилова и полковника Неженцева уложили на телегу и повезли с собой. Похоронить просто не успели. Всю ночь и следующий день армия шла без отдыха. Вечером, переправившись через реку Понуру, армия, наконец, остановилась на отдых в селении Гначбау. Адъютант Корнилова Хан Хаджиев предложил похоронить тела здесь же.
2 апреля 1918 года текинцы вырыли могилы, покойных опустили в землю, а место захоронения сравняли с землёй, сняв предварительно план местности.
Через несколько часов после ухода армии из Гначбау туда вступили красные.
Бросившись искать якобы зарытые белыми драгоценности, они наткнулись на свежевскопанную землю. Могилы Корнилова и Неженцева были вскрыты, и в одном из трупов, по генеральским погонам опознали Корнилова. Тело Неженцева было брошено обратно в могилу, а труп Корнилова, в одной рубашке, прикрытый лишь брезентом, повезли в Екатеринодар.

                                                                  Мёртвый Корнилов


Нет таких слов, чтобы описать дальнейшие ужасающие события, поэтому обращусь к бесстрастному языку документа. Это выдержки из “Справки Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков при главнокомандующем вооруженными силами на Юге России”
“Отдельные увещания из толпы не тревожить умершего человека, ставшего уже безвредным, не помогли; настроение большевистской толпы повышалось… С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части и обрывки разбрасывались кругом… Несколько человек оказались уже на дереве и стали поднимать труп… Но тут же веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа все прибывала, волновалась и шумела… После речи с балкона стали кричать, что труп надо разорвать на клочки… Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его… Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя бесформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю… Наконец, тело было привезено на городские бойни, где его сняли с повозки и, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевистской власти… В один день не удалось окончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки; жгли и растаптывали ногами”.
К счастью семья Лавра Георгиевича была вне опасности. В конце января Корнилов отправил жену и детей вместе с корнетом Текинского полка Толстовым на Кавказ, в станицу Черноярскую, где они находились до августа 1918 года. Больше своего мужа и отца они не увидели.
О том, что большевики уничтожили тело в Белой армии не знали. После взятия Екатеринодара Деникиным, 6 августа 1918 года, было решено торжественно перезахоронить Корнилова в усыпальнице кафедрального собора. Однако было обнаружено лишь тело Неженцева. В результате проведённого расследования открылась страшная правда. Семья Лавра Георгиевича была потрясена случившимся. Таисия Владимировна, приехавшая на похороны супруга и надеявшаяся увидеть его хотя бы мертвым, обвинила Деникина и Алексеева в том, что тело погибшего не вывезли вместе с армией и отказалась присутствовать на панихиде.
Вдова не намного пережила мужа. Таисия Владимировна Корнилова скончалась20 сентября 1918 года. Похоронили её рядом с фермой, где оборвалась жизнь Лавра Георгиевича.
Трагически окончилась жизнь и родных Корнилова. Младший брат, полковник Петр Георгиевич Корнилов, в период антибольшевистского движения в Туркестане руководивший отрядом в Фергане, в один из тайных визитов к семье, проживавшей в Ташкенте в большой нужде, был опознан местным почтальоном и выдан туркестанской ЧК. После пыток и истязаний расстрелян. Сестра Анна, работавшая учительницей в г. Луге в 1926 году, также была расстреляна за, якобы, “антисоветскую агитацию”. На предложение подать прошение о помиловании ответила отказом, заявив, что “готова умереть – как умер брат”.
Время всё расставило по своим местам. Оно, как поётся в популярной песне, “раздаёт кому позор, кому бесславье, а кому бессмертие”.
13 апреля 2013 в Краснодаре был торжественно открыт памятник генералу Корнилову.

Стоит теперь на берегу Кубани трёхметровая бронзовая фигура человека, в накинутой на плечи солдатской шинели. Человека, любившего Россию больше жизни, так много сделавшего для неё, и погибшего, не изменив ни Совести, ни Долгу, ни Чести.

В заключение хочу выразить огромную благодарность крупнейшему специалисту, биографу Л.Г. Корнилова, доктору исторических наук, Михаилу Казбековичу Басханову, за его неоценимую помощь в работе над этим очерком.